Валентин Серов

В Мюнхене шел цикл вагнеровских произведений. Мать таскала Валентина с собой то в театр, то в концерт. Это, конечно, выбивало из работы, мешало кончить «Портрет юноши» Веласкеза, за который Серов снова взялся. Но в конце концов полотно готово. Копию можно было считать совершенной. Самому же Серову она была не мила. Его надежда, что, работая над Веласкезом, он хоть как-то сумеет понять, в чем тайна очарования, в чем тайна живописи старых мастеров, не оправдалась. Тайны он не постиг. Может быть, едва-едва прикоснулся к ней.

После Мюнхена Серовы проехали в Дрезден посмотреть знаменитую галерею. Назад в Россию возвращались через Берлин. Опять же с той целью, чтобы побывать в музеях. Серов о Дрездене пишет Леле Трубниковой: «Какая там галерея прелесть — когда-нибудь попадем туда вместе». То же и о Берлине: «В Берлине опять-таки нашли такую галерею и такую греческую скульптуру, что мое почтение, — это мы тоже когда-нибудь увидим».

Только в конце августа Серовы добрались до Москвы.

После подтянутости европейских городов, после ослепительной чистоты голландских улиц и домов — пыльная, разбросанная Москва с едва замощенными улицами, с провинциальными палисадниками, с гармошкой, с семечками. И рядом с этим милый сердцу абрамцевский народ, ставшее еще более разнообразным мамонтовское общество.

Не успели Серовы кое-как устроиться в дешевеньких номерах, как явился с визитом веселый, живой, очаровательный Савва Иванович. Поцеловал ручку Валентине Семеновне, пошутил над ее озабоченным видом, рассказал несколько новостей, а затем рванулся к Антоновым папкам, альбомам. Пофыркал, восхитился, вспомнил, как сам разъезжал по местам, с которыми познакомился Антон, и, наконец, заявил:

— Готовь краски. Я тебе такую модель нашел — погибнешь! Красавец! Восток, нега, талант! Женщины пропадают от одного взгляда!..

Антон усмехнулся, но. понял, что за иронией Савва Иванович скрывает искреннее восхищение. Очевидно, действительно человек необычный. Не зря Мамонтов считается первым на Москве ценителем талантов и красоты. Уж он не ошибется!..

Моделью, которую обещал Мамонтов, оказался молодой певец испанец Антонио д’Андрадэ, выступавший в мамонтовской «Частной опере». Мамонтов тут же потащил Антона в свой театр.

Помещалась «Частная опера» в большом неуютном, сараеобразном театре, выстроенном с чисто коммерческими целями купцом Гаврилой Солодовниковым, владельцем самого большого московского пассажа. Это помещение на Большой Дмитровке позже, в наше уже время, стало филиалом Большого театра. Зал этот в Москве не любили, и потому с таким трудом «Частная опера» Мамонтова завоевывала популярность. Качество ее постановок, декорации, костюмы, не говоря уже об актерах-певцах, — все это было значительно выше того, что могли показать императорские театры. И все же первое время публика не понимала замыслов организатора нового театра, на русские оперы вообще почти не ходила, на иностранные ходила с опаской. Пока публика «приучалась» к театру, Мамонтову пришлось приглашать гастролеров. В первый же сезон были приглашены братья д’Андрадэ и любимица московской публики Мария Ван Зандт.

В театре ставили «Аиду», тот самый спектакль, декорации к которому еще год назад писал Костя Коровин. Д’Андрадэ пел Радамеса. Серов пленился и постановкой и певцами. Никогда ему не приходилось бывать на таких спектаклях. Каждый жест, каждый звук, каждый костюм — искусство. Страшно захотелось самому попробовать свои силы в таком ансамбле.

Мамонтов понял переживания юного друга.

— Не кручинься! Даст бог, разойдемся, прославимся, соберем труппу посильнее — поставим «Юдифь». Нам бы с тобой где-нибудь Олоферна настоящего отыскать… Итальянцы и испанцы для этого монумента жидковаты… Найдем — поставим! За тобой декорации будут… А пока что, Антон, напиши мне Антонио… — Мамонтов усмехнулся своему каламбуру. — Будь другом. Выйдет удачно, Ван Зандт уговорю. Пиши…

Антон, забыв о том, что к первому сентября надо ему быть в академии, взялся за кисти.

И Антон и Антонио содружеством были довольны. Скоро фойе театра украсилось портретом веселого молодого артиста. Сверкают на холсте большие глаза, сияют белоснежные зубы. Есть что-то в этой работе от того юноши Веласкеза, который так и не дался в руки Серову, — темноволосая голова человека в черном на темном фоне. Колористическая задача, поставленная художником, очень близка к той, над которой он трудился в Мюнхене. И вместе с тем очень далека. Совсем другой тип лица, другой цвет лица, другой характер головы, другой поворот, другое освещение. И все же чувствуется, что перед этим Серов копировал Веласкеза.

Этот первый из большой серии артистических портретов Серова не особенно удался ему. То ли не сумел художник ухватить характер оригинала, то ли само по себе лицо д’Андрадэ ничем не выделялось, но получился так себе, в меру красивый, преуспевающий тенорок — и все. Но ведь Мамонтов обычно не ошибался.

Портрет писался сравнительно быстро — надо было торопиться в Петербург.