Валентин Понтифик

Он сбросил башмаки, снял камзол, отшвырнул в сторону сорочку, содрал брюки и со вздохом наслаждения опустился в воду рядом с Карабеллой. Вода оказалась газированной и ощущалась чуть ли не как электрический ток. Окунувшись в нее, Валентин увидел чуть заметное свечение над поверхностью. Он опустил голову на гладкий край ванны, закрыл глаза, вытянулся, поцеловал жену в лоб, обхватив рукой, привлек к себе и, когда Карабелла повернулась, успел поцеловать и мелькнувший над водой сосок маленькой округлой груди.

– Что они насыпали в воду? – осведомился он.

– Она поступает такой из природного источника. Камердинер назвал это радиоактивностью.

– Сомневаюсь, – возразил Валентин. – Радиоактивность это что-то другое, что-то могучее и очень опасное. Вроде бы я встречал упоминания о ней в старинных книгах.

– И что же она такое, если не это?

– Даже и не знаю, что сказать. Чем бы ни было это явление, Божество в своей милости не наделило им Маджипур. А если бы оно тут имелось, вряд ли мы стали бы принимать ванны с этой штукой. Это какая-нибудь целебная минеральная вода.

– Похоже на то, – ответила Карабелла.

Некоторое время они купались молча. Валентин чувствовал, как его душа вновь наполнялась бодростью. Шипучая вода? Успокоительное присутствие Карабеллы и возможность наконец-то ускользнуть из-под постоянного пресса придворных, спутников, почитателей, просителей и восторженных горожан? Да, да, все это вполне могло помочь ему отвлечься от мрачных размышлений, ну и, конечно, его врожденная стойкость должна была рано или поздно проявить себя и выволочь его из странной, столь не присущей Валентину подавленности, которая владела им с тех самых пор, как он въехал в Лабиринт. Он улыбнулся. Карабелла прикоснулась губами к его губам, а его руки скользнули по ее изящному телу на подтянутый живот и к сильным упругим ягодицам.

– Прямо в ванне? – сонным голосом спросила она.

– Почему бы и нет? Эта вода просто волшебная.

– Да. Да.

Она всплыла и оказалась над ним. Ее ноги обхватили его поясницу, полуприкрытые глаза на мгновение поймали его взгляд и закрылись. Валентин взялся за ее маленькие тугие ягодицы и потянул к себе. Неужели прошло уже десять лет, лениво подумал он, с их первой ночи в Пидруиде, под высокими серо-зелеными кустами на краю залитой лунным светом лужайки, после фестиваля, посвященного другому лорду Валентину? Трудно представить: десять лет. И он все так же влюблен в нее. Он обхватил ее руками, и они задвигались в ритме, который давно стал для них привычным, но никогда не казался однообразным, и он выкинул из головы любые мысли о том, первом, разе и обо всех разах, случившихся с тех пор, и обо всем на свете, кроме тепла, любви и счастья.

Потом, когда они одевались для интимного обеда на пятьдесят персон, который давал Насимонт, она вдруг сказала:

– Ты всерьез намереваешься сделать Хиссуна короналем?

– Что?

– Я думаю, что ты именно это имел в виду, когда говорил со мною одними загадками, когда мы уже подъезжали сюда. Помнишь?

– Помню.

– Если ты не хочешь это обсуждать…

– Нет, нет. Не вижу причины дальше скрывать это от тебя.

– Так ты серьезно?!

Валентин нахмурился:

– Думаю, он сможет быть короналем. Эта мысль мелькнула у меня, еще когда он был грязным уличным мальчишкой, сшибавшим кроны и роялы в закоулках Лабиринта.

– Но разве может простолюдин стать короналем?

– И ты, Карабелла, в прошлом бродячая жонглерка, а ныне – консорт короналя Маджипура, задаешь такой вопрос?

– Ты влюбился в меня и принял опрометчивое, необычное решение. С которым, как тебе известно, далеко не все согласны.

– Всего лишь кучка заносчивых лордиков! А весь мир приветствует тебя как мою истинную владычицу.

– Возможно. Однако супруга короналя – это не корональ. Простой народ никогда не признает своим верховным правителем кого-то из своей среды. Для него корональ – это нечто величавое, священное, чуть ли не божественное. В прошлой жизни, пребывая в гуще народа, я сама считала именно так.

– Тебя приняли. И его тоже примут.

– И все равно это кажется вызывающим поступком – взять мальчишку, который никто, и звать его никак, и поднять на такую высоту… Почему не Слита? Не Залзана Кавола? Вообще, кого угодно?

– Хиссун годится для этого. Я точно знаю.

– Ну, тут я не берусь судить и хочу сказать, что мысль о том, что оборванный уличный шалопай будет носить корону, кажется мне очень уж странной, настолько странной, что даже и во сне не может привидеться.