Валентин Понтифик

– Моя жизнь – это всего лишь цепь странных случайностей, и могу ли я об этом забыть? Если бы в то время, когда ты скитался, я не состояла в труппе Залзана Кавола, если бы мы не остановились в той гостинице… и если бы тебя не лишили памяти и не выбросили, с мозгами не лучше, чем у черноносого блава, посреди Пидруида…

– Или если бы ты родилась не сейчас, а в эпоху лорда Хавилбова, или в каком-нибудь другом мире…

– Не смейся, Валентин.

– Прости, милая. – Он зажал ее маленькую озябшую руку между ладонями. – Но сколько можно оглядываться на то, кем ты когда-то была? Когда ты позволишь себе по-настоящему принять свое нынешнее бытие?

– Пожалуй, что никогда, – задумчиво произнесла она.

– Владычица жизни моей, как ты…

– Валентин, ты же все это знаешь.

Он на несколько секунд прикрыл глаза.

– Карабелла, еще раз говорю: тебя обожает вся Гора, каждый рыцарь, каждый принц, каждый лорд. Тебя любят, уважают, даже преклоняются…

– Да, Элидат. И Тунигорн, и Стазилейн, и многие другие. Те, кто действительно любит тебя, любят и меня. Но для многих других я остаюсь невесть кем, выскочкой, простолюдинкой, досадным недоразумением… наложницей…

– И кто же эти другие?

– Ты всех их знаешь.

– И все-таки кто?

Она ответила не сразу.

– Диввис. И лордики и рыцари из его окружения. И… и другие. Герцог Халанкский язвительно говорил обо мне с одной из моих фрейлин, а ведь Халанкс – твой родной город, Валентин! Принц Манганот Банглекодский. И еще, и еще… – Она повернулась к мужу, и он увидел страдание в ее темных глазах. – Или я все это вообразила себе? Или то, что я слышу как шепот за спиной, всего лишь шорох листьев? О, Валентин, порой я думаю, что они правы, что корональ не имеет права жениться на простолюдинке. Я не из их круга. И никогда в него не попаду. Мой повелитель, я причиняю тебе столько огорчений…

– Ты – моя радость, и ничего, кроме радости. Спроси Слита, каким было мое настроение в ту неделю, которую я провел в Лабиринте, и как оно изменилось после того, как ты присоединилась ко мне. Спроси Шанамира, Тунигорна… кого угодно, любого…

– Я знаю, дорогой мой. Когда я приехала, ты был невероятно мрачным и угрюмым, с неприязненным взглядом. Я с трудом узнала тебя.

– Несколько дней в твоем обществе полностью исцелили меня.

– И все же я думаю, что ты не совсем еще пришел в себя. Наверное, ты успел вобрать в себя слишком много Лабиринта и никак не можешь от него избавиться, да? А может быть, тебя тяготит пребывание в пустыне. Или в руинах.

– Нет, вряд ли.

– Что же, в таком случае?

Валентин снова всмотрелся в пейзаж, разворачивавшийся за окном летающей лодки, где становилось все зеленее, все чаще попадались купы деревьев, плоская равнина понемногу сменялась холмами. Все это должно было уже привести его в безоблачное настроение – но пока не могло. На душе у него лежало тяжкое бремя, которое он никак не мог сбросить.

– Сон, Карабелла, – сказал он, немного помолчав. – Видение, знамение, называй как хочешь, но оно не выходит у меня из головы. И кем, скажи на милость, я останусь в истории?! Короналем, который утратил свой трон и сделался жонглером, но все же вернул власть и так плохо управлял, что мир погряз в хаосе и безумии… ах, Карабелла, Карабелла, неужели так оно и есть? Неужели я стану последним из короналей, сменявших друг друга на протяжении четырнадцати тысяч лет? И вообще, останется ли хоть кто-нибудь, чтобы описать мою историю, а?

– Валентин, ты никогда не управлял плохо.

– Скажи еще, что я не чрезмерно мягок, не излишне сдержан, не слишком стараюсь рассматривать все стороны проблем…

– Это вовсе не недостатки.

– А вот Слит считает – недостатки. Слит считает, что моя боязнь войны и вообще насилия любого рода толкают меня на неверный путь. Он говорил это совершенно недвусмысленно.

– Но, мой повелитель, ведь никакой войны нет.

– Этот сон…

– Я думаю, что ты воспринял этот сон слишком буквально.

– Нет, – возразил он, – рассуждать так, все равно что закрывать глаза: Тизана и Делиамбер согласны со мною, что мы стоим на пороге великих потрясений, возможно, войны. А Слит совершенно уверен в этом. Он вбил себе в голову, что метаморфы готовы восстать против нас, что они уже семь тысяч лет готовят священную войну.

– Слит чересчур кровожаден. К тому же он с юности испытывает необъяснимый страх перед меняющими облик. Ты и сам это знаешь.

– Когда мы восемь лет назад отвоевывали Замок, там было множество метаморфов, прикидывавшихся представителями самых разных рас. Они ведь нам не померещились, верно?

– Но ведь их попытка переворота полностью провалилась.

– И что же мешает им попытаться снова?

– Валентин, но ведь если твоя политика…

– Моя политика? Какая политика? Я протягиваю руку метаморфам, а они уворачиваются! Знаешь, как я рассчитывал, что во время нашей поездки в Велализир на минувшей неделе ко мне присоединятся с полдюжины их вождей! Хотел, чтобы они увидели, как мы восстанавливали их священный город, увидели сокровища, которые мы нашли, и, может быть, взяли бы что-нибудь из святынь к себе в Пьюрифайн. Но, Карабелла, я не получил от них никакого ответа, даже отказа.