Валентин Гиллуа

Тигреро медленно поднял голову и посмотрел на охотника с недоверчивым видом.

— Вы? — удивился он.

— Да, я, кабальеро, и мне нетрудно будет дать вам доказательства.

— К чему? — прошептал дон Марсьяль. — Какой интерес может быть для меня в том, знаете ли вы меня или нет?

— Любезный сеньор, — возразил француз, несколько раз качая головой, — ничего не бывает на этом свете случайного. Поверьте мне, разум, выше нашего, управляет всем на земле, и если судьба позволила нам встретиться таким странным и неожиданным образом, то, стало быть, Провидение имеет относительно нас намерения, в которые проникнуть мы не можем; не будем же возмущаться против Божьей воли: как Он решил, так и будет. Кто знает, может быть, я без моего ведома послан к вам затем, чтобы принести вам высокое утешение или доставить средства исполнить мщение, давно замышляемое и которое вы считаете невозможным в эту минуту.

— Повторяю вам, сеньор, — отвечал Тигреро, — ваши слова показывают человека мужественного и с сердцем. Я невольно чувствую к вам влечение, мне кажется; также, как и вам, что эта встреча не случайная, после стольких одиноких и горестных дней встреча с человеком вашего характера не может быть случайною. Убежденный в своем бессилии выйти из ужасного положения, доведшего меня до отчаяния, я почти решился на самоубийство. Благородная рука, которую вы протягиваете мне, должна быть рукою друга. Расспрашивайте же меня без опасения, я буду отвечать вам со всей откровенностью.

— Благодарю за эти слова, — сказал охотник с волнением, — они доказывают, что мы начинаем понимать друг друга. Скоро, я надеюсь, между нами не будет тайн; но я должен сказать вам прежде всего, каким образом я знаю вас давно, хотя вы этого не подозревали.

— Говорите, сеньор, я вас слушаю с самым серьезным вниманием.

Валентин собирался с мыслями несколько секунд, потом заговорил:

— Несколько месяцев тому назад, вследствие обстоятельств, которые бесполезно вам напоминать, но о которых вы, без сомнения, помните, вы встретили во французской колонии Гецалли француза и канадского охотника, с которыми впоследствии находились в отношениях довольно коротких.

— Действительно, — отвечал Тигреро с нервным трепетом, — этот француз, о котором вы говорите, граф де Пребуа-Крансе. О! Никогда не буду я в состоянии заплатить ему долг признательности за услуги, которые он оказал мне.

Печальная улыбка пробежала по бледным губам охотника.

— Вы ничем уже не обязаны ему, — сказал он, меланхолически качая головой.

— Что вы хотите сказать? — с живостью вскричал Тигреро. — Граф не умер, я надеюсь?

— Он умер, кабальеро, он убит на гваймасском берегу; палачи положили его в окровавленную могилу; его благородная кровь, вероломно пролитая, вопиет о мщении к небу. Но, терпение! Господь не допустит, чтобы такое страшное преступление было не наказано.

Охотник отер слезы, которые не мог удержать, говоря о графе, и продолжал голосом, прерывавшимся от внутреннего волнения:

— Оставим пока это печальное воспоминание в глубине наших сердец. Граф был мой друг, мой друг самый драгоценный, более, чем брат; он часто говорил мне о вас, несколько раз рассказывал он мне вашу странную историю, историю мрачную и ужасную, кончившуюся страшной катастрофой.

— Да-да, — прошептал Тигреро, — катастрофой действительно страшной. Я был бы рад найти смерть в бездне, в которую я скатился во время моей борьбы с Черным Медведем, чтобы спасти ту, которую я любил 1. Господь решил иначе — да будет благословенно Его святое имя!

— Аминь! — сказал охотник, печально отвернувшись.

— О! — продолжал дон Марсьяль через минуту. — Я чувствую, как мои воспоминания возвращаются ко мне толпою; мне кажется, что покрывало, закрывавшее мою память, разорвалось, чтобы напомнить происшествия, уже отдаленные от меня, но оставившие в уме моем следы глубокие. Я также теперь вас узнаю: вы тот французский охотник, которого граф старался отыскать в пустыне, но он называл вас не такими именами, которые вы сказали мне.

— Действительно, — отвечал Валентин, — он, без сомнения, называл меня Искателем Следов — так обыкновенно называют меня белые охотники и индейцы Далекого Запада.

— Да, теперь я вспоминаю; он действительно так называл вас; вы были правы, когда говорили мне, что мы давно знаем друг друга, хотя никогда не видались.

— Теперь, когда мы встретились в этой пустыне, — сказал охотник, протягивая руку мексиканцу, — связанные воспоминанием о друге, уже несуществующем, хотите быть моим другом?

— Нет не другом, — с жаром вскричал Тигреро, крепко пожимая руку охотника, — нет, не другом, а братом.

— Да, будем братьями, — отвечал охотник. — Теперь, когда мы убедились, что любопытство не участвовало в моем желании узнать, что с вами случилось с той минуты, как вы так неожиданно расстались с вашими друзьями, говорите дон Марсьяль, я вас слушаю; потом я расскажу вам в свою очередь, какие причины привели меня в эти места.

Тигреро собирался с мыслями несколько минут, потом начал свой рассказ: