Валентин Гиллуа

Описывая Мехико, мы не говорили о прогулках по нему, намереваясь впоследствии сделать им подробное описание.

В Европе, и особенно во Франции, большой недостаток в аллеях внутри города; только с некоторого времени в Париже есть несколько, достойных его. В Испании, напротив, в самом маленьком местечке есть по крайней мере хоть одна Аламеда, где после дневного зноя жители могут дышать вечерним воздухом и отдыхать от трудов. Аламеда — название грациозное и приятное для произношения, которому некоторые ученые, не знающие испанского языка, приписывают латинское происхождение, между тем как оно чисто кастиланское и значит буквально — место, усаженное тополями.

Аламеда в Мехико одна из прелестнейших во всей Америке.

Она находится на краю города и составляет продолговатый квадрат, окруженный стеной, вдоль которой идет довольно глубокий ров, где грязная вода, по милости беспечного правительства, издает сильное зловоние; на каждом углу аламеды есть ворота для экипажей, всадников и пешеходов, которые прогуливаются под густой зеленью ив, тополей и ясеней: это деревья, выбранные с большим умением, ветви их никогда не бывают лишены зелени.

Многочисленные дорожки идут к площадкам, украшенным фонтанами, жасминами, миртами, розами и каменными скамейками для уставших гуляющих; статуи, к несчастью, ниже всякой критики, расставлены везде, но, под влиянием густой тени, шелеста вечернего ветерка, щебетания колибри, перелетающих с цветка на цветок, гармоничного пения соловьев, забываешь мало-помалу эти статуи, предаваясь сладостной мечтательности, во время которой душа уносится в неизвестные области и не принадлежит более земле.

Но Мехико страна контрастов: на каждом шагу варварство идет там об руку с цивилизацией; все экипажи, сделав несколько кругов по Аламеде, направляются в Букарели, и все проезжают весело и равнодушно по аллее, на которую выходит стена с широким окном, с железными заржавленными решетками, из которого вырывается зловонный воздух; это окно дома, где выставляют мертвые тела, где каждый день бросают, как попало, трупы мужчин, женщин и детей, убитых ночью, трупы отвратительные, окровавленные и обезображенные смертью! Какая восхитительная идея поместить этот дом именно между двумя городскими гуляньями!

Гулянье Букарели, названное так по имени вице-короля, украсившего им Мехико, есть ничто иное, как большая аллея, где в два ряда идут ивы и березы с двумя кругообразными площадками, в центре которых находятся фонтаны, украшенные отвратительными аллегорическими статуями, и каменные скамьи для пешеходов.

У входа в Букарели поставлена конная бронзовая статуя Карла IV, действительно замечательное произведение испанского скульптора Мануэля Тольса, отлитая Сальвадором де-ла-Вега; вид этого образцового произведения должен был бы побудить мексиканский муниципалитет снять жалкие статуи, бесславящие два прелестнейшие гулянья столицы.

Из Букарели наслаждаешься великолепным видом, представляемым панорамой гор, утопающих в светлом вечернем тумане; сквозь арки гигантского водопровода виднеются белые фасады вилл; маисовые поля тихо волнуются от ветра и снежные вершины вулканов теряются в облаках.

Только когда ночь совсем настанет, гуляющие, оставив Аламеду, приезжают в Букарели в экипажах, которые сделают два или три круга, потом экипажи, всадники и пешеходы удаляются и гулянье опустеет; вся эта веселая и шумная толпа исчезнет, как бы по волшебству, и сквозь деревья виднеется только какой-нибудь запоздалый гуляющий, который, старательно закутавшись в плащ, спешит к своему дому, потому что ночью воры, нисколько не опасаясь полицейских, занимаются своим ремеслом с дерзостью, которую может придать только уверенность в безнаказанности.

Это было вечером, как всегда, гуляющих было множество; богатые экипажи, блистательные всадники, скромные пешеходы двигались взад и вперед с криками и веселым смехом; солдаты, офицеры, светские люди и леперо смешивались в толпе, небрежно курили сигары с беспечным видом южан.

Зазвонили к вечерне и во всей этой толпе настала торжественная тишина, каждый снял шляпу и перекрестился, потом, когда последний удар колокола затих, крики, разговоры, пение, раздались по-прежнему.

Однако мало-помалу гуляющие направились к Букарели, экипажей сделалось меньше и, когда совсем стемнело, Аламеда опустела.

Всадник, в богатом костюме и на великолепной лошади, которой он управлял с редким искусством, въехал тогда в Аламеду, где проскакал галопом около двадцати минут, словно кого-то отыскивая.

Однако через несколько минут — или он убедился, что поиски его бесполезны, или по какой-нибудь другой причине — он направился к Букарели и поклонился с насмешливым видом нескольким всадникам подозрительной наружности, которые начинали было подъезжать к нему, но которых его мужественная наружность и надменная физиономия удержали в отдалении.