Вайделот

Поэтому Дитрих фон Бернхайм приказал построить два десятка вагенбургов. Во-первых, они нужны были для обустройства бивака, чтобы защитить тевтонцев от нападений во время походного марша, а во-вторых, вагенбурги с бойницами для стрелков, встроенные в тын воинского лагеря, могли служить чем-то вроде сторожевых башен.

Боевой воз, в котором ютились монах с менестрелем, представлял собой грубо сколоченный ящик трапециевидной формы (его дно было уже, чем верх) из плохо остроганных толстых досок на высоких колесах. С одной стороны вагенбурга были прорезаны четыре треугольные бойницы, а с другой – имелась откидывающаяся дверка – трап.

Кроме того, по всей длине днища вагенбурга на цепях крепилась свободно висящая длинная доска, которая во время движения поднималась и крепилась к борту повозки, чтобы не мешать движению. Когда боевой воз становился на позицию, доска опускалась, ее закрепляли колышками, и после этого пролезть под ним не было никакой возможности.

Для большей безопасности находившихся в вагенбурге воинов-стрелков со стороны, обращенной к врагам, дополнительно подвешивались еще и деревянные щиты. А в самой повозке имелся ящик, наполненный камнями для пращ (которые можно было метать и руками, если закончатся стрелы, а враг будет совсем близко). В данный момент вагенбург был загружен всякой всячиной, и места для его пассажиров явно было маловато, что не особо их удручало – по бездорожью лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Особенно это касалось отца Руперта, который благодарил Бога за такую милость, – не топать на своих двоих вместе с кнехтами и слугами рыцарей, а путешествовать (если не считать тряски) весьма комфортно.

Впрочем, как раз в этом моменте его небесный покровитель был не при делах. Все обустроил Хуберт. Оказалось, что возница вагенбурга – завсегдатай харчевни Мохнатого Тео и большой почитатель его таланта, а уж когда менестрель предъявил «проездной билет» – кувшин доброго вина, места в повозке им были предоставлены до самой Хонеды. Конечно, брать пассажиров возницам изрядно загруженных вагенбургов категорически запрещалось, чтобы сильно не утомлять тягловых лошадок, но на какое только нарушение правил и приказов не пойдешь, чтобы прислужить людям искусства. А уж про святого отца и говорить нечего…

Обоз был слабым местом тевтонского воинства. Он растянулся почти на половину германской расты[41], и защита его во время движения в случае нападения сильного отряда пруссов была весьма сложной задачей. Впереди и сзади обоза ехали рыцари и их оруженосцы, а рядом с повозками топали кнехты, полубратья и прочие слуги. Только маркитанты, без которых любой поход считался немыслимым, поскольку торговцы были блистательными снабженцами, – восседали в своих крытых фургонах, поглядывая свысока на серую массу изрядно уставших вояк.

Возница дал менестрелю и монаху кусок широкой рогожи, сплетенной из мочала, которой они укрывались от непогоды и разных опасностей – вдруг какому-нибудь любопытному вояке вздумается заглянуть внутрь повозки. Когда приближался конник, возница стучал кнутовищем по борту вагенбурга, и его пассажиры тут же прятались под рогожу.

У сидевшего на передке возницы, недалекого малого из Тюрингии, голова шла кругом от разговоров святого отца и менестреля, коротавших время за философическими спорами.

– …Стремление к Богу и познание его возможно главным образом через внутренний опыт, – витийствовал отец Руперт. – Стремление к Богу – это есть естественное чувство человека.

– Согласен, – быстро подхватил его мысль менестрель. – Но если это так, то почему пруссов, у которых другие боги, мы насильно обращаем в христианскую веру? Ведь они тоже люди и тоже познают Бога через внутренний опыт. И он у них никак не меньший, чем у нас.

– Есть два пути познания Бога – философский и богословский, – снисходительно улыбнулся монах. – Философия в своем познании исходит из вещей и затем по ступенькам восходит к Богу. Путь богословский, наоборот, исходит из откровения, из того, как нам дается в откровении знание о Боге, и затем уже происходит нисхождение к животному миру. Богословие ведется светом Божественного откровения, философию ведет естественный свет разума. Идолы пруссов – это дьявольское заблуждение.

– То есть, по-вашему, несчастные дикари еще не доросли до философского пути познания истинного Бога, – с иронией сказал Хуберт. – И вы, ваша святость, минуя этот важный этап в становлении человеческой личности, сразу же пытаетесь втюхать им богословские догмы. Однако! Это все равно, что сеять рожь зимой, по заснеженному полю.