Вайдекр

Послышался тот же смешок, и я, наконец смягчившись, улыбнулась миссис Ходжетт. Отец тронул поводья, и мы поскакали прочь.

Мы не стали сворачивать налево, на дорогу в Экр, как я ожидала, а устремились вперед, туда, где я не была прежде. До сих пор мои экскурсии проходили либо в коляске с мамой, либо в сопровождении няни, в повозке, запряженной пони, но никогда еще я не бывала там, куда можно добраться только верхом. Эта тропинка повела нас мимо полей, не гладко-однообразных, как наши, а словно испещренных заплатками. Здесь располагались наделы всех крестьян Экра. До нас донесся запах плохо прокопанной дренажной канавы, по краям которой буйно цвел чертополох. Отец поморщился, и лошадь, повинуясь его знаку, поскакала быстрей. Ее легкие шаги уносили нас все выше и выше, мимо полянок с полевыми цветами и заманчиво выглядящих домиков, окруженных изгородями из шиповника и вьющегося терновника.

Затем и полянки, и домики, все осталось позади и мы достигли буковой рощи на вершине холма. Прямые, стройные серые стволы возвышались, как колонны кафедрального собора. Ореховый древесный запах щекотал мои ноздри, марево впереди казалось входом в какую-то сияющую пещеру за мили и мили отсюда. Лошадь с разбегу вырвалась из рощи, и мы после ее сумрака окунулись в солнечный свет, очутившись на самой высокой точке Южных Холмов, на вершине целого мира.

Я оглянулась назад, и весь Вайдекр открылся мне, как впервые увиденная страница волшебной книги.

Прямо из-под ног лошади круто уходили вниз склоны холма. Легкий ветер доносил до нас запахи молодых побегов и свежевспаханных полей. Под его дуновениями трава клонилась то в одну, то в другую сторону, как волнуемые течением реки водоросли.

На буковую рощу, через которую мы только что скакали, я теперь смотрела сверху, как жаворонок, и видела только густые кроны деревьев, покрытые блестящими изумрудными листочками и крохотными, влажными почками каштанов. Серебряные березки дрожали на ветру, как язычки пламени.

Справа от нас Экр разбросал дюжину своих беленьких, опрятных коттеджей. Дом викария, церковь, деревенские грядки располагались вокруг огромного, стоящего в самом центре деревушки, каштана. Позади них, отсюда казавшиеся миниатюрными, как коробочки, виднелись лачуги сквоттеров[2], арендовавших клочки общественной земли. Эти лачужки, крышей которым служила солома, а иногда просто остов сломанной телеги, даже издалека резали глаз своей бедностью. Зато к западу от Экра, подобно желтой жемчужине, лежащей на зеленом бархате, среди высоких гордых деревьев и просторного парка, возвышался Вайдекр Холл.

Отец вынул поводья из моих пальцев, и большая голова лошади склонилась низко к траве.

— Замечательное место, — сказал он как бы про себя. — Не думаю, что во всем Суссексе найдется что-нибудь более красивое.

— Папа, в целом мире нет ничего красивее, — с уверенностью четырехлетнего ребенка ответила я.

— Гм-м-м, — мягко улыбнулся мне отец. — Может быть, ты и права.

Когда мы возвращались домой, отец шел рядом с лошадью, придерживая разлетающиеся оборки и кружева моей юбочки, пока я в горделивом торжестве возвышалась на спине могучего гиганта. Потом он прошел вперед, оглядываясь и давая на ходу инструкции.

— Сядь ровнее! Подбородок выше! Руки опусти! Не натягивай так поводья! Хочешь поскакать? Ладно, выпрямись и сожми ее бока пятками. Вот так! Хорошо! — Его радостное лицо превратилось в смутно белеющее пятно, а я уцепилась изо всех сил за подпрыгивающее седло, объятая страхом.

Совершенно самостоятельно я проскакала до конца аллеи и с триумфом остановила лошадь у террасы. Но аплодисментов не последовало. Мама скептически посмотрела на меня из окна гостиной, затем вышла на террасу.

— Поди-ка сюда, Беатрис. Ты очень долго отсутствовала. Отведите, пожалуйста, мисс Беатрис наверх, выкупайте и переоденьте ее, — сказала она, жестом подзывая няню. — Вся ее одежда должна быть выстирана. А то наша девочка пахнет, как грум.

Они свергли меня с вершины блаженства, и глаза отца с сочувствием наблюдали за мной. Торопливо направившись к дому, няня неожиданно остановилась.

— Мадам! — обратилась она к маме, и ее голос дрогнул.

Они увидели, что все кружева моей юбочки запятнаны кровью. Быстро подняв ее, мама с няней обнаружили, что мои колени и лодыжки стерты до крови краями седла.

— Гарольд! — с укором произнесла мама. Это был единственный вид упрека, который она себе позволяла. Отец приблизился и поднял меня на руки.

— Почему ты не сказала, что тебе больно? — спросил он, и его глаза сузились. — Я бы на руках отнес тебя домой. Почему ты мне ничего не сказала, малышка?

Мои колени болели, как будто их обожгло крапивой, но я ухитрилась улыбнуться.

— Мне понравилось скакать на лошади, папа. И я хочу снова поездить на ней.

Глаза отца заблестели, и раздался его глубокий счастливый смех.