Вадим

..."Как мне хорошо и спокойно", - думала Яна, посматривая из удобного, добротного кожаного кресла на серые ветки деревьев, надежно укутанные от мороза снегом. Она медленно покачивалась, вспоминая свой неожиданный брак с этим большим, рыхлым не-мужиком, так удачно подвернувшимся в сложный для нее период. "Любить, конечно, хорошо, но жить с любимым хлопотно: думать все время о том, где он, с кем, что о ней думает, по-прежнему ли любит ее... Все это не по мне, - мысленно рассуждала Яна. - А здесь заботятся обо мне, о моем здоровье, ребенке, которого во что бы то ни стало нужно предъявить избирателям... Я впервые за последние годы не думаю о куске хлебе и одежде. Ну да, особо не потратишься, денег он дает маловато - жадина, но зачем мне сейчас наряды, пока я беременна? Обещал при разводе обеспечить до конца жизни... Вряд ли до конца... жмот... И скучно, жуть. Яна потянулась к журнальному столику, вынула из вазочки тонкую сухую веточку, облепленную мелкими квадратиками зеркал, покрутила в руке. "Вот и моя нынешняя жизнь похожа на эту веточку: издалека кажется, цветок, а вблизи всего лишь оригинальная имитация. Как точно подметила Кристина: "Дюймовочка вышла замуж за Крота", - Яна вернула веточку на свое место, поежилась взглянув в окно и не спеша продолжала размышлять: - Вчера вывез в суши бар. Забавно было попробовать все эти ролы, салатики, морепродукты... И не думала, что суши такие сытные". Она вытащила палочки для суши, подвигала ими, как показано на рисунке, прихватила в вазочке кусочек из мелко нарезанных сухофруктов и с удовольствием отправила в рот. Потом зажала палочками другой кусочек, съела, подумала, ущипнула палочками карамельку за фантик, приподняла над вазочкой и равнодушно бросила обратно. Ребенок внутри нее зашевелился, забил ножками, попадая прямо по мочевому пузырю. Яна скривилась от боли и уговаривающим голосом произнесла: "Малыш, маме больно, угомонись. Будешь зарядку делать, когда родишься". Малыш не спешил успокаиваться, видимо, в отличие от мамы, ему вовсе не хотелось покоя и умиротворения. Яна встала, прошлась по огромной полупустой комнате, на площади которой разместилась бы вся квартира ее родителей, подошла к велотренажеру, села, покрутила немного педали, разгоняя кровь по телу, отчего ребенок сразу успокоился. Она налила себе полстакана сока, выпила, глядя из-за барной стойки, условно разделяющей территорию на зону кухни и столовой, в пространство комнаты. Ее взгляд упал на люстру сложной конструкции из черных витых кованых прутьев с мелкими молочно-белыми бусинками стекла, висящими под прутьями словно застывшие капельки растаявшего и вновь застывшего за ночь снега. Люстра была сложной, с нитками стекляруса, украшавшими ее, как бусы украшают праздничную елку. На стенах, углом сходившимися к этой люстре, висели две гравюры с белыми розами на черном фоне. Розы были разные, отчего постоянно хотелось находить в них "десять отличий". Яна подолгу рассматривала их, не в силах определиться с выбором, какая из роз ей нравится больше. Под гравюрами стоял роскошный черный угловой диван, уютно обрамляющий журнальный столик такого же глубокого черного цвета со строгой белой вазой, по поверхности которой струились, обнимая ее, черные водоросли. Яна включила музыкальный центр, и комнату наполнили звуки органа. Яна вернулась к креслу у окна, села, закрыла глаза и уплыла с мощным потоком куда-то далеко в океан, почти на ее любимый Солярис. Звуки лились, и Яна лениво вспоминала концерт органной музыки, который она слушала с Угуром в Кафедральном соборе... "Угур, славный мальчик, он меня так любил, - медленно думала она. - А я? Я любила Вадима, а Вадим ничего не хотел сделать, чтобы мы были вместе..." Мысль Яну расстроила, и она постаралась ее от себя отогнать. Вихрь новой органной пьесы подхватил Яну и унес ее в зал бракосочетания. Маленький, фантазийно украшенный зал ЗАГСа ее родного городка был полупустым. На торжество пришли только ее родители, сестра, которая явно радовалась больше самой невесты, два - три человека из администрации города, суетливый имиджмейкер, постоянно что-то поправляющий в костюме и негустой шевелюре будущего мэра и его личный секретарь, изящно одетый молодой человек, слишком часто и почти откровенно жавшийся к руке новобрачного. Секретаря то и дело отгонял щуплый чернявый устроитель торжеств неопределенного возраста.