Вдоль стен, а также по залу шкафы с книгами тянутся стройными рядами, в зале с десяток столов, за каждым можно устроиться втроем, но что-то не вижу читающих, а преподаватели имеют право выносить книги с собой.
Старый библиотекарь улыбнулся мне беззубым ртом.
— Рад вам, юноша, вы частый гость. Что на этот раз?
— Всё по растениям из Щелей, — ответил я и пояснил: — Преподы задали, будет спрашивать и на экзамене.
— Хорошо, хорошо… Сейчас принесу…
Пока я листал манускрипты и новенькие издания, а мой Филин нависал над моей головой, считывал и заносил в память, хлопнула дверь, в помещение зашел кадет в щеголеватом мундире, быстро отыскал взглядом меня, благо я один в огромном помещении.
— Привет! — сказал он дружелюбно, когда подошел и с интересом посмотрел, что я там читаю. — О, Щель Дьявола… растения?. И руды?
— Горчаков, — спросил я раздраженно, под его взглядом не полистаешь вот так быстро, сразу же уцепится. — Тоже решил освежить знания?.. Я думал, ты уже всё на свете знаешь!
Он, не спрашивая разрешения, сел рядом, ещё раз заглянул в книгу, но уже без интереса.
— Да просто кто-то сказал, что Вадбольский вместо того, чтобы бить курсантов в зубы, пошёл в библиотеку!.. А это так не вяжется с твоей репутацией удалого бойца, что я решил спросить, не заболел ли…
— Не заболел, — сказал я без приязни. — Слушай, мне тут позаниматься надо!
Он выставил перед собой ладони.
— Всё-всё, ухожу! Просто, зная тебя, и сейчас не сказал бы, что проведешь вечер в удалой пьянке. Готовишься в Щель Дьявола?
Я вздохнул.
— Ох, я уже давно их не посещаю. Зачем рисковать? Команды нет, а одному слишком уж… Да и некогда, какой-то граф Бутурлин Анатолий Борисович пригласил нас с Дроссельмейер на приём, очень уж неожиданно. Не знаю, кто это и к чему, но Дроссельмейер…
Он поморщился, прервал:
— А слово «Сюзанна» не легче выговорить?
— За «Сюзанну» чуть не побила, — признался я. — Так что…
Он посерьёзнел, окинул меня внимательным взглядом.
— Странное вообще-то приглашение. Бутурлина я, естественно, знаю. Граф, из очень знатного рода, но сам по себе ничем не примечателен. Спокойный, умеренный, живет на доходы от своих владений, ни во что рискованное не влезает. Но власть частенько не одобряет, хотя в особом вольнодумстве не замечен.
Я вздохнул.
— Тогда зачем? И для чего?
Он сдвинул плечами.
— Возможно, ты его чем-то заинтересовал. Я же говорю, ты выделяешься из этой серой и предсказуемой массы.
— Пока ничем, — отрезал я сердито. — Драки не в счет.
Он улыбнулся.
— Я уверен, ты себя ещё покажешь. Как тот же предок Бутурлина, который из простого денщика стал фельдмаршалом и командовал всей русской армией. Но сейчас к тебе не должно быть никакого интереса. Но на всякий случай надень свою зачарованную рубашку, которую невозможно запачкать даже кровью.
— Спасибо, — пробормотал я, чувствуя неприятный холодок по телу.
— Спасибой не отделаешься, — сказал он категорически. — Тебе придется купить пристойный костюм, а здесь без меня не обойтись. Нам же всё равно нужно нанести визит в семейство Шемякиных, не забыл? Только дату согласуем.
— Хорошо, — ответил я, — если ты так добр к нищему баронету, то сочту за честь воспользоваться твоей щедростью.
Он вскинул обе руки.
— Стоп-стоп, я не обещал за тебя платить!
— Щедрость в услуге, — уточнил я. — Ты тратишь своё драгоценное время на помощь нищему баронету…
Он поморщился.
— Хватит о нищем баронете. Догадываюсь, сколько ты заплатил за этот уникальный вещевой мешок, с которым не расстаешься. На остальное, понятно, не хватило, но ты уверен, что деньги вскоре будут.
— Почему так думаешь?
Он ухмыльнулся.
— Иначе бы распределил на всё понемногу. Меч, доспехи, кольчужные брюки, твои хитрые топорики, особо прочные сапоги… А ты всё вложил в меч. Почему? Всё куплю, сказало злато, всё возьму, сказал булат?
Я вздохнул.
— Я человек бедный, но всё равно почти человек. Хороший меч добудет остальное.
— А недостает тебе много, — сказал он задумчиво. — Кажется, начинаю понимать тебя.
— Чуешь людей, — сказал я. — Быть тебе дипломатом. Хорошо, показывай путь, Вергилий.
Он хмыкнул.
— Знаток латыни? У нас бы сказали: «Веди, Сусанин».
— «Божественная комедия», — сказал я нравоучительно, — первая вещь, написанная не на латыни. С неё начался литературный итальянский язык, до того считавшийся языком плебса.
Он поднялся, одёрнул полы мундира, красивый, как модель идеального кадета, весь подчеркнуто правильный, от тщательной стрижки до кончиков модных штиблет.
— Ладно, не буду мешать учёбе. Приём в какой день?
— Уже завтра, — сообщил я.
Он вздохнул, подумал, даже воздел очи горе и пошевелил губами, словно высчитывает нечто в уме, сказал с некоторым сомнением в голосе:
— Как у тебя с фраком? Или явишься в мундире? Пожалуй, в твоем случае это самое выигрышное.
— Дроссельмейер позаботилась, — сообщил я с неловкостью, вспомнив как меня при ней раздели до трусов. — Так что будет смокинг. До фрака, слава Богу, ещё не дорос.
Он сказал с сомнением:
— Попробую заглянуть. Боюсь, Сюзанна одна не справится.
— Да брось, — сказал я. — Ничего не натворю. Посижу, узнаю, что от меня хотят и слиняю.