Ваал. Неисповедимый путь

Внезапно он ударил по клавиатуре обоими кулаками. Клавиши застонали и заверещали, и Билли почувствовал, как завибрировали сначала его кулаки, затем руки, плечи, шея и, наконец, голова. Звук был ужасным, однако каким-то образом его энергия расколола горячий котел в мозгу музыканта, сделала в нем крошечную трещину, через которую хлынул тонкий ручеек. Билли ударил снова, левым кулаком. Затем правым. Затем на клавиатуру, словно молотки, упали оба кулака, и весь дом наполнился грубым дребезжанием, которое, возможно, и являлось музыкой ужаса и замешательства. Старое пианино, казалось, вот-вот взорвется; несколько клавиш из слоновой кости вылетели под беспощадными ударами, словно гнилые зубы. Когда Билли наконец смог остановиться и прислушался к затихающему эху, оно показалось ему похожим на музыку: ужасную гармонию дилетантски нажатых клавиш, затухающую и как бы растворяющуюся в самих стенах дома. Билли понял, что котел внутри него раскололся надвое и все эмоции излились в инструмент. Он почувствовал громадное облегчение.

Внезапно он вспомнил, как бабушка давным-давно говорила, что ему нужно будет найти выход эмоциям, которые он заберет у духов. Она нашла выход, занявшись гончарным делом, так же как его мать — вышиванием, а у него... Что может быть ближе к человеческим эмоциям, чем музыка? Но как извлечь настоящую музыку из совокупности дерева и металлических струн? Как приласкать ее вместо того, чтобы забивать кулаками? Как научиться осушать боль, а не вырывать ее?

— Да, — произнес у него за спиной доктор Чудо, держащий в руках поднос с двумя тарелками супа. — Я рад, что мой дом устоял, но полиция, думаю, уже выехала. Придется предложить им присоединиться к пирушке.

— Это ваше? Вы знаете, как на нем играть?

— Я? Нет, я не смыслю в этом ни бельмеса. Моя жена... была когда-то преподавателем музыки. Осмелюсь сказать, что ты далеко не Ван Клиберн.

— Кто?

— Не имеет значения. С другой стороны, и Ван Клиберн не Билли Крикмор. Пошли поедим в холле, а то здесь темно.

Но Билли остался сидеть на стуле и снова начал тыкать пальцами в клавиши, будто пытаясь найти сокровища капитана Кидда.

— Возможно, научиться нетрудно, — сказал Чудо. — Я никогда не пытался, однако в подвале валяется целая куча старых учебников. Тебя это интересует?

Билли извлек высокую ноту и прислушался к ее звучанию.

— Да, сэр.

— Тогда я откопаю их для тебя. Возможно, они немного заплесневели, но... — Чудо поставил поднос на пианино. Он заметил, что глаза Билли блестят, а его кожа наконец-то приобрела более здоровый оттенок. — Ты очень помог мне. Я ценю все, что ты для меня сделал. Я... не знаю, что ждет тебя впереди, но думаю, я о тебе услышу. По крайней мере надеюсь, что ты напишешь мне, как у тебя дела.

— Да, сэр, обязательно.

— Я считаю тебя человеком слова. Это качество — большая редкость в наши дни. Утром я отвезу тебя на автобусную остановку; я бы мог предложить тебе ощутимую надбавку к зарплате, если бы ты присоединился ко мне на карнавале следующим летом, но... по-моему, у тебя есть дела поважнее. — Чудо улыбнулся — в голове промелькнула мысль, что сейчас он теряет второго сына, — и дотронулся до плеча Билли. — Суп остывает. Пошли есть.

Он отнес поднос в холл, и Билли, еще чуть-чуть полюбовавшись клавиатурой, присоединился к нему. «Юноша, — думал Чудо, — я желаю тебе огромной удачи. Это самое меньшее, что тебе потребуется на твоем Пути».

И возможно — «Нет, вероятно», — сказал себе Чудо, — что еще до наступления зимних холодов он вернется в Готорн на грузовике, вернется в ту маленькую лачугу в стороне от дороги и привезет с собой пианино, которое, возможно, научится петь снова.

9. Откровения

42

В первую очередь Билли решил навестить отца. На простом гранитном могильном камне была нехитрая надпись: «ДЖОН БЛЕЙН КРИКМОР, 1925-1969». Он стоял на склоне холма, рядом с могилой Линка Паттерсона, между соснами, защищающими его от дождя и солнца. На земле еще виднелись следы лопат.

— Он пошел спать, — сказала Рамона. Ее выбившиеся из-под шарфа седые волосы развевал ветер. Вокруг ее глаз залегли глубокие морщины, но она все еще отказывалась повиноваться времени и держалась с достоинством, высоко подняв подбородок. — Вечером я читала ему Библию, и мы хорошо поужинали. Он много говорил о тебе и сказал, что очень старается понять... что мы такое. Сказал, что ты станешь великим человеком, и он будет гордиться тобой. Потом он решил вздремнуть, и я отправилась мыть посуду. А когда попозже зашла проведать его, он... был спокоен, как младенец. Я прикрыла его одеялом и пошла за врачом.