В зоне тумана

Подрагивающей рукой я принял банку. Дернул жестяное колечко. Пальцы ослабели и отказывались выполнять простейшие движения. Коротко пшикнуло, оповещая мир о нарушении целостности жестяной упаковки. Запрокинув голову, я судорожно присосался к банке. Пиво ринулось в глотку пощипывающей струей. Внутри запузырилось, напоминая о наличии рвотного рефлекса.

Я бросил пустую банку на пол и снова завалился на койку. Подал голос старый матрас. Хлюпик все еще стоял посреди комнаты со второй банкой в руке и таращился на меня, судорожно соображая, что дальше. Я неопределенно махнул ему рукой. Повинуясь жесту, он поставил вторую банку пива в изголовье кровати, а сам сел рядом на плотно набитый рюкзак.

— Ты как? — поинтересовался его заботливый голос.

Последний раз я такую заботу слышал от матери на первом курсе. Тогда я нажрался, друзья принесли домой мое бесчувственное тело, и с утра было очень плохо. Мама окружила меня заботой, велела не ходить в институт и полежать… Полежать мне удалось часов до десяти. Потом я был нещадно разбужен и с призывом заняться трудотерапией отправлен в магазин. А после вместо отдыха получил еще некислый список домашних забот. Трудотерапия пошла на пользу, после того случая я старался приходить домой на своих двоих. Где мои семнадцать лет?

Вопрос был риторическим. Я закрыл глаза и отключился.

Проснулся я ближе к вечеру. Мне было явно лучше. Ушла ломота и дикая головная боль. Хотелось есть.

Сев на койке, я поднял до сих пор стоявшую на полу банку пивка. На этот раз колечко поддалось легче. Да и пить было как-то приятнее. Сухость из глотки уходила, а тошнота не торопилась занимать ее место.

Хлюпик кемарил, сидя на рюкзаке. Скрюченный в три погибели, голова упала на грудь. Создавалось такое впечатление, что он долго не спал, а сейчас не выдержал и отрубился. Или его просто пристрелили…

От последней мысли обдало холодом. Отступившие было бредни о том, что я все еще во власти контролера, стали возвращаться обратно. Я потормошил Хлюпика за плечо. Тот мгновенно вскинулся. Осоловелые в первую секунду глаза стали приобретать осмысленность.

Живой. И на бред не похож. Я сдержал вздох облегчения и вернулся на койку. Хлюпик зевнул и потер глаза.

— Угрюмый, ты как? Лучше?

— Ты ел? — спросил я, проигнорировав идиотский вопрос.

— Давно, — отозвался он.

— Тогда доставай тушенку.

Он поднялся на ноги и потянул ящик из-под кровати.

— Сколько? Вот ведь зануда.

— Сколько съешь, — буркнул я. — И мне одну. Хлюпик выудил две банки тушенки. Коробка снова заняла свое законное место под кроватью. На нож в руках Хлюпика и его попытки открыть банку смотреть было больно. Но я решил не вмешиваться. Наконец одна из консервных жестянок с опасно зазубренными рваными краями попала мне в руки. Хлюпик начал изгаляться над второй.

— Если мясо с ножа ты не ел ни куска, — пробормотал я под нос, глядя на его потуги.

— Если, руки сложа, наблюдал свысока и в борьбу не вступал с подлецом, с палачом, значит, в жизни ты был ни при чем, — беззаботно поддержал он, кромсая неподдающуюся банку.

Я напрягся. Что-то в его голосе проскочило такое. Намек на издевку, что ли?

— Это ты о ком? — поинтересовался я.

— Это не я. — Хлюпик справился-таки с банкой, но поцарапал ладонь и теперь активно слюнявил царапину, сочащуюся кровью. — Это Высоцкий. Владимир Семенович. Честно.

Он посмотрел на меня до тошноты честными глазами. Так изящно мог издеваться Мунлайт, но от этого недомерка я таких пассажей не ожидал. Владимир Семеныч это. Надо же, интеллектуал какой. Хотя Хлюпику, пожалуй, за тридцать, значит, кто такой Высоцкий, он должен знать по хриплым аудиокассетам конца прошлого века, а не по фальшивому документальному кино начала нового.

Я вернулся к тушенке. Ел молча. На Хлюпика взгляда не поднял ни разу, пока не доскреб до жестяного донышка. Пустая банка полетела к двум своим подружкам из-под пива.

— Я смотрю, тебе лучше, — буркнул Хлюпик, перехватив мой взгляд.

— А я смотрю, ты разговорился, — парировал я. — Ну, раз у тебя приступ красноречия, расскажи, как мы здесь оказались.

Хлюпик просиял, как начищенный до блеска деревенский самовар. Даже тушенку отставил.

— А я уж думал, ты не спросишь, — победным тоном сообщил он. — Ты помнишь, что в туннеле было?

Я оглядел себя с ног до головы, Взгляд споткнулся на перебинтованной ноге. Еще бы я не помнил. Незнакомые катакомбы, ржавый мост, жарки, доходяга-бюрер. Потом еще пачка неудачников и…

При воспоминании о контролере в висках снова запульсировало, а в ушах поднялся нестерпимый писк. Как от телевизора, вещающего настроечную таблицу. Только выше и громче в разы.

— Ты чего? — насторожился Хлюпик.

Я покачал головой. Нормально, мол. Рассказывай уже.

Тот покосился с подозрением, но спорить не решился. Уже прогресс.