– Правильно. У нас всегда так – какие-то социальные язвы сначала получали отражение в литературе, а потом появлялись политические решения. Сначала долго писали о том, что надо отменить крепостное право. Отменили. Потом писали о язвах самодержавия. Отменили самодержавие. Я был воспитан в иллюзиях позитивистского идеала. Хотел улучшить жизнь. А то что повести получились такими острыми и ехидными – ну, писательская оптика такая. Многие же писали о советских недостатках, и где это всё. А «ЧП…» до сих пор переиздаётся.
– Недавно в одном магазине я презентовал свою очередную книжку, давал автографы. Кто-то «Козлёнка в молоке» подносит, девушки, конечно, «Парижскую любовь Кости Гуманкова». Вдруг парень лет 18 мне «ЧП районного масштаба» даёт. Я удивился: а почему у вас именно эта книжка? А он мне: «Вы знаете, мне интересно, как это было, что это за комсомол, я о нём только слышал». Получается, что сейчас это источник объективной информации о той эпохе.
– Она и не могла не произойти. Я даже считаю, что она запоздала. Если бы у нас десять лет во власти не были откровенные западники, нацеленные на максимальное ослабление страны, как условие вхождения в «цивилизованный мир», то это всё началось бы раньше.
– Ласкает, а что? И я понимаю, что такое огромное пространство, разноязыкое, разноконфессиональное, разноклиматическое, по-другому удержать невозможно. У Булгакова в «Днях Турбиных» есть монолог, по-моему, Мышлаевского про Россию. Вот, говорят, Гражданская война, всё разваливается. Да ничего не разваливается, отвечает Мышлаевский. Россия, как стол. Ты можешь его на ножки поставить, на бок, всё это будет Россия. Имеется в виду, что за многие столетия это огромное пространство выработало свою форму государственности, которая вне идеологии, вне социального или экономического устройства стремится облечься в свою привычную форму. Причём началось это раньше, чем принято думать. Зачем Ельцин вернул двуглавого имперского орла, если хотел строить страну, приятную во всех отношениях?
«Вот я приезжаю в воинскую часть и обязательно прошу, чтобы мне дали в мишень пострелять»
– Абсолютно нормально. Пореченков имеет военное образование, хотел стать офицером, следовательно, у него особое отношение к оружию. Вот я служил в армии, и когда приезжаю куда-нибудь в воинскую часть, обязательно прошу, чтобы мне дали в мишень пострелять. Это же нормально. По-мужски. Лучше, наверное, чем спьяну дирижировать оркестром.
– А если и так? Он часто играет военных, и роли ему удаются. Смелый человек приехал в воюющий регион, подошёл к пулемёту уникальной конструкции, дал очередь по мишеням… Что случилось-то? И я бы так сделал, если бы разрешили. Интересно, если бы так же поступил, скажем, певец-депутат Розенбаум, не чуждый ратной романтике, или актёр, сыгравший Колчака, по фамилии Хабенский, наши либералы тоже возмутились бы? Нет ли тут племенной предвзятости, коллега?
– Ну и что? А он должен был взять каску и написать «Стреляйте в меня! Я ватник!»? Вам самому-то не смешно задавать такие вопросы? Или хлеб отрабатываете?