– Ты нравишься мне такой, какая есть и я не вправе перестраивать уже сформировавшуюся личность. Во-первых это очень сложная процедура, во-вторых бессмысленная и в-третьих нет желания, острой надобности.
– Какая я? – резко выпалила я.
– Ты… – мужчина задумался. – В первую очередь ангельски красива, миловидна и, как бы странно ни звучало, но добродушна. В совокупности с раздражающей меня непокорностью, буйным нравом и не менее выразительной стойкостью, уверенностью и острым языком, ты всё больше подогреваешь интерес к своей персоне, из-за чего я не в состоянии устоять.
– Устоять перед чем? – изогнула правую бровь я.
– Тобой, крошка, – оскалился брюнет. – Ты искушаешь, заставляешь вкусить запретный, недосягаемый плод.
Я растянулась в довольной улыбке, потянувшись к хитрому лису, что так умело вливал в уши всю необходимую информацию.
Я верила ему. Люди неспособны так искусно и долго врать, при этом не давая повода усомниться в себе. Стефано не любит лжецов, следовательно, не опускается до их уровня. Значит, он честен со мной.
Дабы не мучить мою бедную шею и поясницу, брюнет ловко приподнял меня над землёй, дабы я не испытывала ярко выраженного дискомфорта. Он делал так всякий раз, когда я изъявляла желание и несвойственную ласку. Подарив лёгкий и ненавязчивый поцелуй, я крепко обняла мужчину, чувствуя, как он улыбается. Доволен инициативностью? Однозначно. В любом случае, я бы не смогла отказать.
Мы шили неспешно, так как в запасе ещё целый день. Не знаю почему, но я вспомнила отцовские походы. Будучи не просто любителем, а заядлым охотником, в дозволенный сезон папа любил пострелять и в случае удачи принести в дом дикую добычу. Когда-то он подстрелил крупного кабана, от чего соседские мужчины на протяжении целого месяца величали папу первоклассным стрелком. Видимо, отцовская меткость перешла по наследству, ровно так же, как и миниатюрный аккуратный нос. Да, у него отлично получалось попадать в живое существо находу, как и у меня сейчас. Тогда и подумать не могла, что спустя десяток лет, я буду целиться не в дикого зверя, а живого человека.
Что бы он сказал, будь сейчас рядом? Отругал, упрекнул, смирился или напротив, поддержал? Кто его знает…
Я не могу признаться даже Стефано, поскольку не уверена, что он примет такую правду. Кому нужна девушка, чьи руки по локоть в крови, а совесть погрязла в угрызениях из-за десятков погубленных жизней? Верно, никому.