А ведь здесь покоятся и те, кого я убила с особой жестокостью, не испытывая ни капли жалости.
Видят ли они меня? Лицезреют ли едва заметный ужас на лице? Что чувствуют и чувствуют ли вообще?
Мы не можем знать, что ждёт нас после кончины. Не знаем, существует ли рай или ад, а если существует, то я знаю, какой путь предначертан конкретно моей персоне. Буду вариться в одном котле с такими же снайперами, как сама.
– По расчётам умной машины мы на месте, – заключил Стефано, глядя на красную пометку на дисплее мобильного. – Надеюсь, путь проделан не зря и здесь явно что-то стоящее.
Я уже не слышала его, не слышала шёпот ветра и осенней листвы, не слышала себя и свой мозг, не слышала абсолютно ничего…
Из холодной плиты на меня смотрел оригинал неповторимых васильковых глаз. Оригинал, копией которого были мои.
Ноги словно стали ватными, я почувствовала онемение конечностей и замедление биения сердца, накрыла та самая белая пелена, а глаза залили предательские слёзы. Не выдержав, я рухнула на колени, упираясь ладонями в кладбищенскую землю. Горячие капли омыли тёмный уже давно запылившийся мрамор. В груди невыносимо заныло, от чего стало ещё более тошно и больно.
Я глядела на зрелую копию себя. Мы с мамой практически идентичны, я и есть она. Различие лишь в том, что она мертва, а я постигла это всего лишь на пятьдесят процентов из ста. Её тело уже как восемь лет назад сгнило в сырой земле, а моё напротив, расцвело, как роза, над которой она так трепетала десять лет своей жизни.
– Боже… – тихо застонала я, стараясь подавить всевозможные эмоции, душевную боль и непрерывные слёзы, что так несвойственны образу холоднокровной убийцы.
– Вы тождественны, – прошептала Стефано, опускаясь на корточки рядом со мной и мягко приобнимая за плечи.
– Молю, оставь меня… – панически шептала я, не желая иметь живого свидетеля своих слёз.
Эспозито не должен в очередной раз видеть мою слабость. Никто не должен, даже я сама. Но тогда почему не могу совладать с собой, откуда во мне столько боли и солёной воды?
Я не слушала, не вникала в суть сказанных слов. Мне было плевать…
В голове, словно что-то перемкнуло, в следствии чего я начала рыть землю, не обращая совершенно никакого внимания на присутствие ещё одного человека.
Я хотела увидеть её, увидеть целую, невредимую, какой запомнила в тот злосчастный вечер. Я хотела увидеть живую мать, всем сердцем хотела, поэтому без колебаний решилась на вандализм и в порыве эмоций, необъяснимого состояния, как оказалось, нестабильной психики, начала осквернять могилу давно умершей матери.
Осознав, что я мягко говоря, не в себе и дела не будет, Стефано подхватил меня на руки, тем самым насильно отрывая от надгробной плиты и «занимательного» занятия.
Присев на ближайшую скамейку, брюнет без стеснения усадил меня меж своих ног, крепко обнимая из-за спины. Я занимала катастрофически мало места, поэтому не доставляла другу особого дискомфорта.
Попытка выбраться из сильных оков оказалась провальной.
Я билась в истерике, но с каждой секундой силы словно покидали тело. Меня словно оставлял собственный дух, в существование которого никогда не верила.
Снова стало дурно. Зрачки сузились до микроскопических размеров, ощущался лёгкий озноб и головокружение, но куда больше пугало чувство дереализации.Я задыхалась, задыхалась, но молчала…
Не выдержав, я губами прошептала одно-единственное: «помоги», на что Стефано среагировал мгновенно. Ловко сменив положение тел, мужчина развернул меня к себе, крепко и в то же время бережно удерживая за тонкую талию.
– Закрой глаза, – прошептал брюнет, и я покорилась, чувствуя мягкие поглаживания вдоль всего позвоночника. – Помнишь наш первый закат?
– Да, – я кивнула, вспоминая, как неожиданно Стефано похитил меня с торжества и увёз к бескрайним лугам, что усыпаны поздними цветами. На душе стало тепло. Мы замечательно провели время. Этот вечер был одним из лучших за последние восемь лет. А возможно, за всю жизнь.
– Что тебе запомнилось? – не нарушая тишину, поинтересовался мужчина.