В жаре пылающих пихт

Закон, да? Братия проституток, вот вы кто!

И это нам говорит человек… нет, не человек, а недоносок, что совершил насильственный акт мужеложства!

Длиннолицый вопросительно посмотрел на горбоносого.

Лжешь, грязная вертепная подстилка, сучья морда, я свои дела знаю!

Ну, раз знаешь, то мне тебе дважды объяснять не придется.

Оружие у тебя есть? спросил длиннолицый.

Я вооружен не хуже вашего! На медведя заряжен и раскрашен для войны!

Длиннолицый постучал ладонью по губам, издавая прерывистый индейский клич.

Открывай!

Черта с два! Вздумаете ломиться, одного-двоих убью, а может, всех положу, но живым не дамся вам! не знаю, сколько вас там, но не думаю, что больше четырех, буду вас когтями и зубами рвать, глаза выцарапаю, зубы пересчитаю, горла ваши раздавлю, все жизненные соки из ваших печенок выжму! Вы отсюда как пришли – не уйдете, это я вам вот, крест даю!

Во, как расхрабрился!

Не будь недоумком, ты один, а нас много!

Я вас предупредил, сунетесь, я изуродую вас, калеками сделаю, пожалеете, что подписались, ноги-руки поотрубаю, лица буду в клочья резать, царапаться, кусаться, носы ваши прожую и выплюну!

Длиннолицый крикнул. Вон, погляди, какой красивый крест стоит! И ты его сам себе воздвиг! Поступками своими, а не нашими – и если крест уже есть, то нельзя, чтобы пустовал он! Кому-то придется на него влезть!

Что?

Тому, кто его поставил!

Длиннолицый встал напротив двери и произвел несколько выстрелов до того, как горбоносый успел прервать его.

Из ума выжил, мне его живым надо взять!

А на кой черт? С трупом-то проще.

Идеалы блюду законодательные.

У свиньи под хвостом твои идеалы.

Холидей спрятался за кроватью, приподняв голову и положив поверх простыни руку с кольтом. Убью, чертовы проходимцы!

Длиннолицый нагнулся и посмотрел через отверстие в двери.

Вижу паршивца.

Где он?

Длиннолицый показал жестом и вытащил второй револьвер, эй, синьор гаучо, подсоби делом, будь добр?

Вновь послышался обмен короткими репликами, Холидей оглянулся – дверь распахнулась от удара ноги, старая щеколда слетела с петель, и щепки рамы посыпались на пол. Темную комнату залил ослепительно-яркий свет; исходящий паром в пробивающихся из окна лучах солнца, как вампир, мексиканец впрыгнул в помещение и спустил курок – горлышко пустой вазы на подоконнике разлетелось на осколки. Холидей направил кольт и, заслоняя лицо, выстрелил в проем, где обрисовались неясные очертания человека в придурковатой соломенной шляпе. Бабахнуло огнем и потянуло порохом, как вышибли пробку из бутылки. Неожиданно свет сделался еще ярче, словно убрали какую-то преграду с его пути, в запыленном воздухе поплыло пурпурно-розовое облачко и желудочные газы. Обмякшее тело грохнулось вниз, ноги на мгновение задрались кверху и упали, очертив дугу и глухо стукнувшись о дощатый пол. Пуля прошла сквозь кишечник, как через тряпку. На стену за спиной застреленного брызнула кровь. Стена была оклеена бледными обоями с бесцветными арабесками; пуля проделала отверстие, затрещала трехслойная переборка, из черной дырочки заструилась тоненьким ручейком гипсово-меловая труха, как если бы просверлили мешок с песком.

Он его застрелил, сказал длиннолицый.

Как собаку убил, подтвердил горбоносый.

Холидей сориентировался по теням и увидел, что все они вооружены; он рванул прочь от кровати, пользуясь моментом, со скрежетом сдвинул складную перегородку, протиснулся на портфнетр, перелез через декорированную ограду и, не дожидаясь ответного огня, спрыгнул вниз. Дыхание перехватило. По всем этажам гудела перепуганная публика, и уже слышался топот десятков ног, и полы дрожали не хуже чем короли в своих дворцах во время мятежа простолюдинов – Холидей бросился бежать, тяжело дыша. Кто-то выстрелил ему вслед из винтовки, но промахнулся, затем выстрел повторился, но опять промах.

Чувствуя, что задыхается, Холидей нырнул в переулок и остался сидеть, прячась среди серых от пепла ящиков, где пахло рыбой и тленом, он вдыхал пепел и выдыхал пепел. Его глаза жгло, в ноздрях словно раздували пламя, и каждое легкое в груди – как полбутылки с разбавленным виски. Он закашлялся, захрипел и опять попытался бежать, но не прошло и минуты, как все трое – длиннолицый, кареглазый и горбоносый – уже связывали Холидея по рукам и ногам, а он возился в пыли, как большая вымоченная рыба, хватая ртом теплый чужой воздух. Длиннолицый, утирая пот со лба, шагнул из тени.

Ну что, допрыгался? и хорошенько поддал ему носом сапога, снял шляпу, пригладил волосы и опять надел. Надо бы его как Христа – в чем мать родила оставить, голый да босый пусть идет.

Кареглазый согласился с ним. Око за око.

Горбоносый, будучи занят тем, что скручивал для себя очередную папиросу, пробормотал:

Ты арестован, Холидей, за убийство такого-то и такого-то, ну, сам каждую свою зарубку знаешь.

Дважды за одно преступление не вешают!

Горбоносый хмуро улыбнулся. Да, но тот суд был нелегальный, продажными судьями, а теперь тебя по закону судить будут – как оно положено, а не спустя рукава. К тому же мы свидетели, что ты бедолагу Мартина хладнокровно отправил к его праотцам.