В землю Ханаанскую

— Я сам еврей, но только честью уверяю тебя, что готов сделать все, лишь бы вернуть к жизни твоего дядю и двоюродного брата, если бы только это было в моих руках. За тебя же я готов идти в огонь и в воду.

Она улыбнулась ему и сказала:

— Бедный мальчик! Если я и вижу в тебе какую-нибудь вину, так это ту, что ты принадлежишь к народу, не имеющему ни малейшего сострадания! Наши милые, несчастные усопшие! Они лишены даже присутствия при их теле родственников, так как дом, в котором они покоятся, заражен и никто не смеет переступить его порога.

Она молча отерла глаза и продолжала плести венок, но только слезы одна за другою струились по ее щекам; юноша не знал, что делать, подавал молодой женщине цветы и листья, и, если случилось ему коснуться ее руки, его бросало в жар. Между тем голова и рана на ней начинали у него сильно болеть, время от времени его бросало в озноб, он чувствовал, что у него лихорадка, как в тот раз, когда у него была красная болезнь, едва не унесшая его в могилу, но ему стыдно было признаться в своей слабости, и он терпеливо переносил страдания.

Солнце уже склонилось к западу, когда Горнехт вошел в сад; он уже виделся с Осиею и хотя был очень доволен его прибытием, но еврей рассердил его тем, что прежде всего осведомился о здоровье его дочери, Казаны. Теперь видно было по его сверкающим глазам, что он был в сильном гневе; участие еврея к его дочери приводило его в бешенство. Горнехт повернулся к Ефрему и сообщил ему, что Осия стоит вблизи города со своим отрядом. По причине мора им приказано расположить лагерь за городом. Дядя просил сказать, что будет ждать его в своей палатке.

Когда же Горнехт заметил, что Ефрем помогает его дочери плести венки, он усмехнулся и воскликнул:

— Еще сегодня утром этот юноша хотел быть свободным всю жизнь и повелевать, а теперь он отдался в твое распоряжение, Казана. Не красней, мой юный друг! И если Казана или твой дядя убедят тебя вступить в военную службу, то это будет самым лучшим для тебя. Посмотри на меня! Более сорока лет состою я начальником стрелков, и моя служба радует меня до сих пор. Мне приходится и повиноваться, и повелевать, и те тысячи, которые у меня под началом, не быки и не овцы. Поразмысли об этом. Не правда ли, Казана, что из него выйдет прекрасный стрелок?

— Конечно, — ответила молодая женщина, но она не высказала всей своей мысли.

В это время по ту сторону садовой стены послышались мерные шаги приближающегося войска. Яркий румянец заиграл на щеках молодой вдовы, глаза заблестели и, не говоря ни слова, не обращая ни малейшего внимания на отца и гостя, она встала с своего места, скоро прошла по цветнику и между деревьями, встала на дерновую скамейку у стены и стала напряженным взором смотреть на улицу, по которой приближалось войско.

Осия шел впереди его в полном вооружении. Поровнявшись с садом Горнехта, военачальник повернул голову и, увидев Казану, приветливо ей поклонился.

Ефрем также подошел к стене, и хозяин дома, указывая ему на дядю, заметил:

— Тебе так же пойдет блестящее оружие; в рядах войска подвигаться вперед точно на крыльях, когда бьют в барабан, играют в трубы и над головами развеваются знамена. Сегодня военная музыка молчит, вероятно, потому, что над городом разразилось такое ужасное бедствие, причиненное нам злобными евреями. Хотя Осия и принадлежит к этому народу, но все же я должен сказать, что он прекрасный воин и может служить примером для молодежи. Скажи ему от меня, как я о нем думаю по поводу его военного искусства. Теперь же попрощайся поскорее с Казаной и ступай вслед за войском; калитка в стене отворена.

С этими словами Горнехт побрел домой, а Ефрем пошел проститься с Казаной.

— Что с тобою? — спросила молодая женщина, прощаясь с Ефремом. — Твоя рука горит?

— О ничего, ничего! — пролепетал он и опустился на колени, в глазах у него потемнело, и он упал на землю.

Казана испугалась, но скоро она пришла в себя и намочила юноше голову водою из ближнего водоема и заботливо посмотрела ему в лицо, и Ефрем показался ей еще более похожим на Осию. Да, человек, которого она любила, в юности вероятно, был совершенно таким, как его племянник. Сердце забилось у ней сильнее, она приподняла обеими руками голову юноши и поцеловала его в лоб.