В защиту генерала Фанстона

Некоторые обычаи войны гражданскому человеку не кажутся приятными, но нас приучали к ним столько веков, что мы теперь находим для них оправдание и принимаем без протеста даже такое, от чего на сердце скребут кошки. Все, что сделал Фанстон, кроме одной мелочи, делалось во многих войнах и получило санкцию истории. По обычаю войн, в интересах операции, вроде той, какая была затеяна Фанстоном, бригадному генералу дозволяется (если ему это самому не противно!) склонить гонца на предательство — с помощью подкупа или иным путем; снять с себя почетные знаки различия и выдавать себя за другого; лгать, совершать вероломные поступки, подделывать подписи, окружать себя людьми, чьи инстинкты и воспитание подготовили их для подобной деятельности; принимать любезные приветствия и убирать приветствующих, когда руки их еще хранят тепло дружеских пожатий.

По обычаю войн все эти действия считаются невинными, ни одно из них не заслуживает порицания, все они вполне оправданы; ничего тут нет нового, все это совершалось и раньше, хоть и не бригадными генералами. Но одна деталь здесь действительно представляет собой нечто новое, одного не делали никакие народы — ни первобытные, ни цивилизованные, — ни в каких странах и ни в какую эпоху. Речь идет именно о той детали, которую имел в виду Агинальдо, когда сказал, что «ни при каких других обстоятельствах» его не взяли бы живым. Когда человек так ослабел от голода, что «не может больше двигаться», он вправе умолять своего врага спасти его жизнь, но уж если он отведал поднесенной пищи, то эта пища становится для него священной, по закону всех времен и народов, и спасенный от голода не имеет тогда права поднять руку на своего врага.

Понадобился бригадный генерал волонтерских войск американской армии, чтобы опозорить традицию, которую уважали даже лишенные стыда и совести испанские монахи. За это мы повысили его в чине.

Наш президент, ничего не подозревая, протянул руку своему убийце{305} в момент, когда тот выстрелил. Весь мир был поражен этим гнусным делом, оно вызвало много толков и печальных размышлений, заставило людей краснеть и говорить, что это убийство запятнало и опозорило человечество. Тем не менее каким скверным ни был тот человек, он все-таки не обращался к президенту с мольбой поддержать его тающие силы, необходимые ему для совершения предательства, он не поднял руку на благодетеля, только что спасшего ему жизнь.

14 апреля. Я уезжал на несколько недель в Вест-Индию. Теперь я снова приступаю к защите генерала Фанстона.

Мне сдается, что рассказ генерала Фанстона о том, как он взял в плен Агинальдо, нуждается в поправках. При всем моем почтении к генералу я считаю, что в своих речах на званых обедах он расписывает собственный героизм слишком щедрыми красками (если я ошибаюсь, прошу меня поправить!). Он храбрый человек, даже его злейший враг с готовностью это подтвердит. Можно только пожалеть, что в данном случае храбрости вовсе не требовалось; никто не сомневается, что у Фанстона нашлось бы ее достаточно. Однако из его собственных реляций явствует, что ему угрожала лишь одна опасность голодная смерть. Фанстона и его людей надежно прикрывали опозоренные военные мундиры — американские и филиппинские; по численности группа Фанстона значительно превосходила личную охрану Агинальдо[1], своими подлогами и вероломством Фанстон сумел усыпить подозрения, — его ждали, ему указывали дорогу; его маршрут пролегал по безлюдным местам, где отряду едва ли грозило вражеское нападение; Фанстон и его люди были отлично вооружены, и их задачей было захватить свою добычу врасплох, в тот момент, когда филиппинцы выйдут им навстречу с радушной улыбкой, с дружески протянутой рукой. Все, что им оставалось тогда, — это пристрелить любезных хозяев. Именно так они и поступили. Подобная плата за гостеприимство считается последним словом современной цивилизации и у многих вызывает восхищение.

«Оратор, выступивший от имени прибывших, так хитро провел Агинальдо, что тот не заподозрил никакого подвоха. Тем временем макабебы под командованием испанца заняли выгодные позиции и ждали сигнала. Как только испанец крикнул им: „Макабебы, ваш черед!“ — они стали в упор расстреливать охрану Агинальдо».

(Уже цитированное место из книги Уайлдмена.)

В том, что своими подлогами и вероломством Фанстон действительно сумел усыпить подозрения филиппинцев и застигнуть их врасплох, легче всего убедиться из нижеследующего юмористического описания этого эпизода в одной из залихватских речей Фанстона (как раз по поводу этой речи Фанстон вообразил, будто президент желает видеть ее напечатанной в газетах. Но это только померещилось кому-то, — вероятно, репортеру).

Вот что рассказывает генерал: