В высших сферах

События после смерти матери совсем перепутались в его голове. Какое-то время – он затруднялся припомнить, как долго, – он жил на улице, добывая еду попрошайничеством и устраиваясь на ночлег в первом попавшемся укромном уголке. Он никогда не обращался к властям, ему и в голову это не приходило, поскольку в том окружении, где он обитал, полицию считали отнюдь не друзьями, а врагами.

Потом его подобрал одинокий старик сомалиец, чья жалкая лачуга в туземном квартале стала для Анри кровом. Так длилось пять лет, а затем старик куда-то исчез, и Анри Дюваль вновь остался один.

На этот раз он перебрался из Эфиопии в Британское Сомали, подрабатывая, где только мог, и в течение четырех следующих лет ему довелось быть и помощником пастуха, и самому пасти коз, и ворочать тяжелым веслом в лодке, перебиваясь кое-как и редко получая за труд что-либо, кроме пищи и ночлега.

Тогда переходить международные границы было для него простым делом. В оживленном потоке многодетных семей власти на пропускных пунктах крайне редко утруждали себя проверкой каждого ребенка в отдельности. В такие моменты он просто пристраивался к какой-нибудь семье и спокойно проходил мимо пограничников, не привлекая их внимания. Со временем он привык к этому.

Даже когда Анри стал постарше, малый рост и хрупкое телосложение по-прежнему помогали ему обманывать бдительность стражей. До тех пор, пока в возрасте двадцати лет его впервые не остановили в группе арабских кочевников и не пропустили через границу Французского Сомали.

Вот тогда Анри Дювалю открылись две истины. Первая: счастливым дням, когда он безмятежно пересекал границы в компании других детей, пришел конец. Вторая:

Французское Сомали, которое он доселе считал своей страной, стало для него закрытым и недоступным. Первого он уже давно подсознательно ждал, второе оказалось для него внезапным потрясением.

Как и было предначертано судьбой, Анри неизбежно столкнулся с одним из устоев современного общества: без документов, этих первостепенной важности клочков бумаги, как минимум без свидетельства о рождении – человек ничто, официально его не существует, ему нет места на этой территориально разделенной земле.

И если даже для просвещенных мужчин и женщин подобное открытие порой трудно осознать и принять, то для Анри Дюваля, не получившего никакого образования и вынужденного влачить существование безродного бродяги, оно было сокрушительным ударом. Кочевники продолжали свой путь, оставив Дюваля в Эфиопии, где, как он теперь понял, тоже не имел права находиться. Весь день и всю ночь скорчившийся Анри просидел у пограничного пропускного пункта в Хаделе Губо…

***

…В прокаленной солнцем и иссеченной ветрами скале образовалась неглубокая выемка. В ней и нашел укрытие двадцатилетний юноша – во многих отношениях еще ребенок, – застыв в каменном мешке в неподвижном одиночестве. Прямо перед ним простирались безводные равнины Сомали, леденяще холодные при лунном свете и бесплодно пустынные в режущем сиянии полуденного солнца. Через равнины серовато-коричневой змеей прихотливо извивалась пыльная дорога в Джибути – последняя тонкая нить между Анри Дювалем и его прошлым, между его детством и зрелостью, между его телесным существованием, ничем документально не подтвержденным, кроме самого факта физического наличия, и опаленным солнцем приморским городом, чьи пропахшие рыбой закоулки и покрытые соляной пылью причалы он считал своей родиной и единственным домом.

Пустыня перед ним вдруг показалась знакомой, желанной и зовущей землей. Подобно существу, влекомому первородным инстинктом к месту рождения и материнской любви, Анри страстно потянуло вернуться в Джибути, но теперь город стал для него недосягаемым – как и многое другое, что стало для него недосягаемым и таким останется навсегда.

Жажда и голод наконец вывели его из оцепенения. Анри поднялся на ноги. Повернувшись спиной к запретной для него земле, Анри двинулся на север – просто потому, что должен был куда-то идти, – в направлении Эритреи и Красного моря…

***

Путь в Эритрею, на западном побережье Эфиопии, запомнился ему крепко и отчетливо. Он также помнил, что во время этого перехода он впервые начал воровать систематически. Он и прежде крал пищу, но лишь с отчаяния, когда не удавалось раздобыть еду попрошайничеством или работой. Теперь он уже не пытался искать заработка и жил одним воровством. Он по-прежнему при любой возможности крал пищу, не брезговал и всем прочим, что можно было сбыть по дешевке. Те небольшие суммы денег, которые ему удавалось выручить, имели обыкновение расходиться в один момент, но в глубине души он постоянно хранил надежду скопить достаточно денег, чтобы купить билет на пароход – и обрести место, где мог бы обосноваться и начать жизнь сначала.

Через какое-то время он попал в Массауа, знаменитый кораллами порт, ворота Эфиопии в Красное море.