В высших сферах

– Плачевная репутация нынешнего правительства, – начал Бонар Дейтц, – нигде не находит столь гнетущего проявления, как в его политике в отношении иммиграции и повседневном управлении делами в этой области. Складывается впечатление, мистер спикер, что правительство и его министерство по делам гражданства и иммифации навсегда остались в девятнадцатом столетии и их уже не вернут оттуда никакие перемены в мире или соображения простой, самой обычной гуманности.

"Подходящий заход, – подумал Хауден, – хотя, что бы там ни отыскал на потолке Бонар Дейтц, до величия ему далеко. Все эти слова в тех или иных сочетаниях и вариациях уже не раз произносились в палате общин поочередно сменявшими друг друга оппозициями”.

Мысль эта побудила его наспех нацарапать записку Харви Уоррендеру. “Приведите примеры, когда оппозиция, находясь у власти, действовала точно так же, как мы сейчас. Если у вас нет материалов, распорядитесь, чтобы министерство сию же минуту снабдило вас ими”. Он свернул листок бумаги, поманил посыльного и указал ему на министра по делам иммиграции.

Через несколько секунд Харви Уоррендер повернул голову в сторону премьер-министра, медленно и важно кивнул и многозначительно постучал пальцем по одной из папок, разложенных перед ним на столе. “Что ж, – мысленно одобрил Хауден, – так и должно быть. Уж что-что, а по такому вопросу надежный помощник обязательно подготовит своего министра”.

– ..Предлагая выразить правительству недоверие, – продолжал тем временем Бонар Дейтц, – ..последний пример.., трагический случай.., когда беспричинно игнорируются гуманные соображения и права человека…

Дейтц сделал рассчитанную паузу, и оппозиция немедленно воспользовалась ею, чтобы поддержать оратора одобрительным грохотом крышек откидных столиков. С правительственной стороны кто-то из “заднескамеечников” пронзительно выкрикнул: “Жаль, что с вами нельзя не считаться!"

На мгновение лидер оппозиции заколебался. Грубость и бедлам, нередко царившие в палате общин, никогда не были по душе Бонару Дейтцу. С самого своего первого избрания депутатом парламента многие годы назад палата напоминала ему спортивную площадку, где соперничающие команды хватаются за любую возможность одолеть друг друга. При этом, похоже, действовали по-детски простые правила: если какая-то предлагаемая мера поддерживалась твоей партией, она, естественно, была хорошей, если за нее выступала другая партия, то столь же автоматически становилась плохой. Каких-либо промежуточных вариантов почти не встречалось. Точно так же малейшее сомнение в позиции своей партии по любому вопросу и допущение, что твой оппонент может для разнообразия однажды оказаться прав, рассматривалось как предательство.

Для Дейтца, ученого и интеллигента, явилось также потрясением сделанное им открытие, что подлинная верность партии выражается наиболее действенно и в неимоверном грохоте крышками столиков в поддержку своих партийных соратников, и во взаимном осыпании презрительными насмешками и колкостями – совсем в духе расходившихся школьников, но при проявлении порой куда меньшей эрудиции, которую обычно демонстрируют последние. Со временем, задолго до того, как он стал лидером оппозиции, Бонар Дейтц и сам научился и тому, и другому, хотя, прибегая к подобным формам самовыражения, всегда внутренне содрогался от корчившего его стыда.

Дерзкий критикан с задних скамеек выкрикнул:

«Жаль, что с вами нельзя не считаться!»

Его первой инстинктивной реакцией было оставить без внимания эту грубую и глупую попытку сбить его с толку. Однако он понимал, что сторонники ждут от него ответного выпада. Поэтому он выпалил почти без раздумий:

– Желание достопочтенного депутата вполне понятно, поскольку поддерживаемое им правительство давно уже ни с чем не считается, – он сурово и обвиняюще погрозил пальцем через проход. – Но настанет час, когда не считаться с совестью нашей страны будет уже невозможно.

"Слабовато”, – самокритично констатировал про себя Бонар Дейтц. Он подозревал, что премьер-министр, который был особенно силен в словесных перепалках, вышел бы из положения куда достойнее. Но даже и этот его контрудар был встречен оглушительным грохотом столиков, которыми в упоении стучали сидевшие позади него депутаты.

С противоположной стороны в ответ ему раздался глумливый вой, в котором можно было разобрать отдельные вопли: “Ой, ой, вы только послушайте!”, “Вы, что ли, наша совесть?!”…

– К порядку, к порядку! – Спикер вскочил на ноги и поспешно нахлобучил на голову свою треуголку. Неимоверный гвалт постепенно стих.

– Я упомянул о совести нашей страны, – прочувствованно продолжал Бонар Дейтц. – Хотите, я поделюсь с вами, что подсказывает эта совесть мне? Она говорит мне, что мы являемся одним из самых богатых и малонаселенных государств мира. Но тем не менее правительство в лице своего министра по делам иммиграции сообщает нам, что у нас нет места для одного-единственного несчастного человеческого существа…