В вокзальной суете

Ржавеет лист и падает слезой,
слезой осеннею, предтечей стужи.
Уходит тот, кто был когда-то нужен,
уходит тот, кто был любим и нужен,
кто вдруг ворвался позднею грозой.
Раскаты грома той грозы осенней
не лягут в землю влагою святой,
не напоят заждавшееся семя,
не прорастут зеленою травой.
Уходит он, а я тихонько плачу.
Ему не нужно видеть этих слез.
Я не о том, чтоб было все иначе,
и не о прошлом я сегодня плачу.
Он аромат мне юности принес.

9 октября 1993 г.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Я смогла рассказать вам эту историю только потому, что у меня были эти старые письма. Первое из них от 1 июля 1951 года. Старые письма… Впервые я узнала, что это такое, от своей старшей сестры. Выпускной вечер после окончания ею средней школы был 21 июня 1941 года. Мальчики — одноклассники уходили уже 23–го. Были они 23–го, 24–го года рождения. Почти никто из них не вернулся. А там, где смерть была близко, прямо за поворотом, они страдали от того, что никого не успели полюбить, некому было написать теплое ласковое письмо и получить такое же в ответ. Поэтому они писали умной, красивой девушке — однокласснице. Некоторые присылали три — четыре письма. А потом замолкали. Навсегда. Сестра всю жизнь, а ей уже семьдесят, хранит эти письма, и я ее понимаю.

Лучше и, главное, короче я не смогу рассказать вам о моем отношении к старым письмам, чем в моей балладе, которую я написала 12 июля 1993 годы, в день рождения моей сестры, Наполовой Зои Ивановны, и посвятила ей.

Когда мне бывает очень обидно,
и небо в овчинку, и солнце в оконце,
когда мне бывает очень стыдно,
и все возвратить, исправить хочется,
бывает — вокруг ничего не видно:
ни света, ни выхода — мрак и туман —
я письма читаю, старые письма,
одно за другим, как прекрасный роман.
И светлое чувство, и добрые мысли,
и сладкая боль, и душевная дрожь —
все это из них в одночасье выплеснет
и горечь утопит… Тогда ты поймешь,
что эта любовь твоих корреспондентов,
а может быть только красивая ложь,
прекрасная музыка их комплиментов
— твое! Не утратишь его, не вернешь…
Читайте, читайте старые письма
и с болью черты дорогого лица
не бойтесь увидеть. Далекое — близко.
Душевная боль очищает сердца.

Январь — март 1994 года, Краснодар

ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТОК

Ветреной ночью стучат мне в окно
голые ветки с листвой неопавшей.
— Что тебя держит, листок запоздавший?
И почему не упал ты давно?
Не облетел золотым листопадом,
в танце прощальном тихо кружась.
— Мы задержались — значит, так надо,
значит, подумал кто-то о нас.
— Скажи, почему ни осенняя буря,
— ни снегопад, ни трескучий мороз
— не унесут тебя? С ними поспоря,
— ты остаешься, будто примерз.
— Кто знает, кто знает промысел Божий?
— Может, оставлен я на земле,
чтобы тебе иль кому-то похожему
напоминать о содеянном зле.
Напоминать, твою совесть тревожить,
голыми ветками в окна стуча.
Чтобы хоть так на земле не умножить
зло, что вершится порой сгоряча.

24 января 1994 г.