В Венеции

— Разве она так сильно им увлечена? В таком случае пусть она сходит на исповедь. Настоятель святого Марка внушит ей, если захочет, что неаполитанец — все равно, что чудовище. Но вспомни то время, мой друг Градениго, когда наказания были весьма небесполезны для обуздания твоего легкомыслия и твоего чрезмерного увлечения удовольствиями…

— Да, синьор Градениго был известный волокита в свое время, — заметил другой член Совета, — о нем много говорили и в Версале, и в Вене.

— Я протестую против этих обманчивых воспоминаний, — ответил уличаемый, между тем как легкая улыбка оживила его поблекшее лицо. — Мы были тогда молоды, синьоры, но никто среди нас не пользовался таким успехом, особенно среди французских дам, как тот венецианец, который только-что меня обвинял…

— Не говори, не говори! Все это пустяки… А вот мне помнится, я тебя видел в Мадриде, Энрико, и все говорили, что никогда еще не видели при испанском дворе более изящного и любезного кавалера.

— Ты был ко мне пристрастен, мой друг. Я был пылкий юноша, вот и все! Ты слышал, конечно, в Париже о моем деле с мушкетером?.. Да, в наше время столица Франции была самым приятным местопребыванием…

— Да, нигде не дышалось так свободно, как там. И сколько я там провел приятных часов! Скажите, вы никогда не встречали в Версале графиню Миньон?

— Тс! Ты становишься болтлив. Кто же ее не знал! А какая азартная игра шла тогда в модных домах!

— Я это хорошо знаю по моим расходам. Поверите ли, друзья мои, я потерял в один вечер за игорным столом известной, конечно, вам герцогини сумму в тысячу цехинов! И я так ясно это помню, будто это было не дольше, как вчера.

— Да, и я помню этот вечер… Но я заплатил бы половину твоего проигрыша, только бы прочесть то письмо, которое ты получил после проигрыша от твоего отца.

— Ну, он об этом никогда не узнал. На что же были наши друзья, торговцы с Риальто! И спустя несколько лет мы с ними свели счеты.

Трое стариков весело засмеялись при приятных воспоминаниях, но эхо, повторявшее их смех в зловещей и мрачной зале, напомнило им об их обязанностях. Председатель Совета вытер слезы, вызванные припадком смеха, и принял обычный степенный вид.

— Синьоры, — сказал он, роясь в кипе бумаг, — прежде чем приступить к делу рыбака, мы должны справиться относительно печати, брошенной прошлой ночью в Львиную Пасть. Синьор Градениго, вам было поручено это расследование.

— Поручение это исполнено, синьоры, с успехом, которого я не ожидал. Вот донос, приписывающий дону Камилло Монфорте желание освободить донну Виолетту из-под власти Сената, с целью завладеть ею и ее богатством. Эта бумага приводит такие доказательства, которыми обвинитель может обладать единственно в том случае, если он является доверенным агентом со стороны неаполитанца. И в залог истины своих слов, как я предполагаю, он опустил в Львиную Пасть кольцо с печатью самого дона Камилло.

— Но верно ли, что это кольцо принадлежит неаполитанцу?

— Что касается кольца, то я в этом совершенно убежден. Вам известно, что я должен представить в Сенат доклады по делу дона Камилло, и мне приходится ради этого нередко посещать его. И вот я заметил, что у него в последнее время не видно на пальце перстня с печатью, который он имел обыкновение носить постоянно. Кроме того, в тождестве кольца меня убедил мой ювелир Осия с Риальто.

— До сих пор все достаточно ясно, но то обстоятельство, что перстень находится при доносе, придает этому делу несколько неопределенный и даже подозрительный характер. Можете ли вы узнать почерк или объяснить, ради чего пущена в ход эта бумага?

Легкий румянец покрыл лицо синьора Градениго; но старый сенатор скрыл беспокойство и твердо отказался дать какие-либо объяснения.

— Раньше чем приходить к какому-нибудь окончательному решению, необходимо в таком случае ждать новых доказательств. Слишком поспешное решение дела, касающегося одного из наиболее могущественных патрициев Италии, могло бы повредить репутации святого Марка.

— Но как бы наша излишняя осторожность не повредила делу моей молодой опекаемой?

— Разве мало в Венеции монастырей, синьор Градениго?

— Монастырская жизнь мало подходит к характеру моей воспитанницы, — ответил сухо синьор Градениго, — и я не рискнул бы проделать с ней такой опыт: золото — ключ, отпирающий самые крепкие кельи. Впрочем, по-совести, мы и не можем запирать в тюрьму ребенка, порученного попечению правительства.

— Синьор Градениго, мы имели уже по этому поводу серьезное совещание и советовались с его высочеством, мнение которого согласно с нашим. Ваш личный интерес к этой особе мог бы затемнить ваше обыкновенно здравое, суждение; без этого, будьте уверены, мы пригласили бы и вас на совещание.

— Было решено, — продолжал другой из судей, — найти приличное уединенное место для донны Виолетты. Ты будешь пока освобожден от тяжелой должности опекуна, которая отнимала у тебя много времени.

Несмотря на вежливый тон этого сообщения, синьор Градениго понял, в чем его подозревали, но, чтобы избежать дальнейших обвинений, он с деланной признательностью ответил своим товарищам: