В тумане

Хождение в тумане какое-то не вполне устойчивое, и не совсем уверенное, и как бы не до конца хождение. Это скорее скольжение, а точнее, проскальзывание или просачивание из одного мира в другой. Я выскользнула из квартиры и медленно просачиваюсь в автобус. Я уже почти дошла, я уже точно не там, где была, но я и не вполне там, где должна быть, хотя я рядом, я слышу голоса, взвизгивание машин, до меня доносятся затхлые запахи. Еще чуть-чуть, и я достигну чего-то определенного, имеющего свои очертания, четкие границы, вход-выход и строго отмеренный временной промежуток. Еще только самую капельку, еще шажок, еще полшага, осталось только… И вот я уже здесь, где меня совсем не ждали. Кто-то чем-то стукнул меня в живот, еще кто-то чем-то вроде ноги наступил на мою ногу, я наугад заехала кому-то во что-то коленкой, и прошла, просочилась, еще рывок, и я уже – в центре, подпираемая со всех сторон бесчисленными телами. Не пошевелиться, не продохнуть – зато не упаду, зато где-то над головой тускло мерцает лампочка, и, если протолкнуться к окну, можно полюбоваться на свое отражение в тусклом стекле… А что еще надо?

Много в воздухе воды –

Сложно в воздухе ходить,

Вот бы взять, да и поплыть,

Только в воздухе воды

Недостаточно, увы,

для плытьбы,

Лишь для ходьбы

Хоть бы…

                                    ***

– Алло. Не разбудил?

– Опять ты? Разбудил. Что, мучишься бессонницей и меня решил замучить?

– Прости, пожалуйста.

– Если уж звонишь по ночам, то хоть не извиняйся – сохраняй достоинство. Ну, чего надо?

– Поговорить.

– Поговори. Я-то здесь причем?

– С тобой поговорить.

– Со мной. Что за дикая мысль. И о чем?

– О чем-нибудь. О чем ты хочешь?

– Я ни о чем не хочу. Не я же звоню. А кто тебе сказал, что я хочу?

– Ну, ты меня еще ни разу никак не обозвала, даже не нагрубила явно. Видимо, хочешь…

– Просто я очень воспитанная. У меня это врожденное.

– Что-то раньше я этого не замечал.

– Да по телефону вообще сложно что-либо заметить. Работают только уши, да воображение. Остальное отдыхает. К тому же, ты придурок. Вообще тяжелый случай.

– Подтверждаешь свою воспитанность?

– Скорее преодолеваю ее. Делаю титаническое усилие над своей волей. Как, успешно?

– Вполне. Из всех благовоспитанных девиц, ты самая убедительная хамка.

– Спасибо. Только не убедительная, а убежденная. Я хамка с убеждениями.

– И какие же у тебя убеждения?

– Убеждения, на то и убеждения, чтоб их не раскрывать первому позвонившему идиоту.

– А имя свое раскрыть сможешь? Как тебя зовут?

– Кто как. Сегодня в автобусе, например, один субъект назвал «эй ты, лохудра».

– Страшно подумать, что ты ответила.

– Я ничего не ответила, меня ведь не спрашивали. Меня определили. А я растерялась, и почти поверила.

– Можно подумать, что ты застенчивая.

– Подумать можно все что угодно, особенно тебе. Ты, похоже, вообще мыслитель.

– Неужели ты его никак не обозвала, и не послала в задницу, или в какие-нибудь еще неведомые дали?

– Представь себе. И это наполняет мое сердце отчаяньем. Я просто не успела, сначала он был, а слов не находилось, потом слова появились, но он уже был далеко. Я не смогла догнать. Так и осталась со словами наедине. Хоть на тебя их выплесну.

– А на меня за что?

– Да просто так. Мне с ними как-то тесновато. А ты сам подставляешься.

– Ты, видно, испугалась в лицо ему все сказать. А по телефону можно. Чувство безнаказанности порождает безграничность самовыражения в форме отчаянного словоизвержения.

– Умничаешь? Уже интересно. Ну давай в том же духе.

– Может лучше ты?

– Не-а, мне сказать нечего.

– Совсем?

– Совсем. Я пустая, внутри глубоко и гулко, но похоже ничего нет. Роюсь-роюсь в себе, а ничего не нахожу, лишь эхо чужих высказываний. Хотя, если ты задашь вопрос, я смогу, может быть выдать какую-нибудь реакцию в ответ.

– Ну, выдай тогда, как тебя зовут все-таки?

– Подавляющее большинство меня не зовет вовсе. Как это ни прискорбно, большинство вообще не придает значения моему существованию, я подозреваю, что некоторые даже и не подозревают о нем.

– Ну а как зовет мама?

– Последнее время с недоумением, типа «О боже, да что ж это такое?», или «ну кто ты, ну кто ты после этого».

– А раньше как называла.

– Раньше Ангелочком. Но это было давно, и никому не верится, даже ей. У меня дурацкое имя, хотя у кого оно не дурацкое. У тебя, например, такое, что плеваться хочется, но у меня хуже. Потому что твое ничего не подразумевает, а мое подразумевает кое-что, чего я лишена напрочь. Я – Ангелина, и пока у меня были румяные щечки, ресницы до бровей, и золотистые локоны струились по плечам, все было в порядке. А потом все изменилось, а имя осталось. И мама порой не знает, как меня назвать. Впрочем, есть два официально признанных варианта – Геля или Лина. Гелей меня зовут дома, Линой – вне дома.

– Тогда я буду называть тебя Гелей. Ты же внутри дома.

– Может, уж лучше Линой, ты все-таки снаружи.

– Надо придумать еще один вариант.

– Тебе надо, придумывай.

– А если тебе не понравится?

– Тогда я не отзовусь.