В центре ГУМа, у фонтана...

В субботу утром Петюня Кисляев приобрел в универмаге оконный термометр, а днем уже стоял на балконе с молотком в руке. Примеряясь молотком по гвоздю, Кисляев косился на балконы напротив. «Вот стою я мужик мужиком, — думал о себе Кисляев, — и все у меня ладно и толково. Захотелось термометр повесить, и вот приколачиваю. И весь я такой. И все у меня так. Чего захочу — так и будет». Загордился, залюбовался сам собой Кисляев, хотя на самом деле был Петюня самым никудышным безруким мужичонкой, делать ничего в доме не умел, а жену свою боялся, когда она вечером во двор за ним приходила домой звать. Легко тогда поднимался Петюня из-за стола, костяшки откладывал и шел. «Как овечка», — дразнились ребята.

Но это все теперь неважно. А важно теперь то, что стоял Петюня на балконе и все озирался. Восхищения ему хотелось, что ли. Поклонения. А то как ни поглядит Петюня на свою жизнь, во всем он последний человек. И вот показалось Петюне, что шанс ему дан. Теперь. И заметит его, такого мастерового и ловкого, какая-нибудь красавица. Нет, не о красавице самой мечталось, боже упаси, а так просто… Может, поговорить. Давно-давно с ним никто из чужих не разговаривал. Да и из своих тоже.

Так вот, увидел Петюня, как в доме напротив вышла на балкон девушка. Издали очень красивая была девушка, и она как бы просияла, Петюню увидев. То есть просияла она или нет — на таком расстоянии разглядеть было невозможно, но хотелось именно так думать. В руках у нее было что-то белое. Повесила она это на веревочку и ушла. А Петюня еще намного поколбасился на балконе и прошел в комнаты задумчивый.

На другой день, в воскресенье, Петюня вышел на балкон с гантелями сына Лешки, который год уж был в армии и писал оттуда письма в «Полевую почту «Юности». Жена немного удивилась, чего это он с гантелями, вот дурной, но потом стирать взялась и Петюню вовсе забыла. А девушка тотчас на балконе появилась. С лейкой. Постояла. Зелень какую-то там полила. Вроде даже рукой помахала. Нежно так и ласково. Отчего Петюня опять прошел в комнаты грустный и даже в рассеянности на палас наступил, чего обычно себе не позволял, а ходил рядом. Стал он думать, с чем бы еще на балкон выйти, но тут жена велела с ней к ее сестре ехать. Так и пропал вечер.

В понедельник Петюня красил балкон, а девушка остужала пироги, или, может, капусту квасила. Туман стоял, плохо видно было.

Во вторник девушка на балконе проветривала шубу, а Петюня натягивал новенькие балконные веревки, за которыми специально ездил в хозяйственный.

В среду Петюня разбирал на балконе банки и бутылки, а девушка мыло окно. Они вроде бы и не смотрели друг на друга, но Петюня знал, что она здесь, и от этого слегка сжимало ему сердце. Какая-то теплота и нежность обволакивала. То есть про нежность-то он и не знал, а просто душа болела, и все.

В четверг Петюня накурился на балконе до головокружения, но девушка не вышла.

Вышла она только в пятницу, а рядом стоял мальчишка лет пяти и какой-то здоровенный усатый мужик. Чего-то они с балкона разглядывали и беседовали.

Петюня охнул, попятился с балкона, схватил кепку и побежал из квартиры.

— Ты чего? — спросил его Толяныч, который пока что один сидел за доминошным столом. — Случилось чего?

— Ребятенок у ей и муж! — неожиданно для себя пожаловался. Петюня каким-то ненормально осевшим голосом.

— А ты, оказывается, специалист… — захмыкал Толяныч. — При твоей-то исхитряешься… Ну, даешь!

— А чего теряться-то! — отвечал Петюня, как обычно отвечали другие мужики за столом. — Своя никуда не денется! Чего теряться-то!

После этих слов поболело у него слева, но минуту, не больше, пока ребята не подошли. Тут Толяныч им и сказал, что глядите, мол, какой спец сидит по чужим женам. Все посмеялись. И теперь признана за Петюней такая слабость к женскому полу, и у мужиков он теперь вовсе свой.

А бабу эту Петюня сколько раз потом у них во дворе встречал, но даже и не глядел на нее.

В ЦЕНТРЕ ГУМа, У ФОНТАНА

Проходя мимо фонтана, он услышал:

— Граждане, если вы потеряли друг друга, встречайтесь в центре ГУМа, у фонтана.

И он остановился. Стал ждать. Глядит, первой идет Лариса, нежная Лариса, которая приходила к нему все лето 80-го года, звонила ему трижды в день. И говорила: «Это ты? А это я!» Они расстались из-за того, что после какой-то ссоры он не захотел звонить первым, и она тоже не позвонила. Потом оказалось, в это время она лежала с воспалением легких. Но когда все это выяснилось, было уже поздно. Получалось, он — предатель. Пришла Лариса с парнишкой лет пяти. Замужем? Да. Любишь его? Да. А помнишь? Да. И ушла. И он стоял, трогая рассеянно коричневый гранит фонтана, похожий на козинак.