Читаем В царстве глины и огня полностью

— Да вѣдь дешево отдамъ. Дай на три стаканчика и володѣй добромъ.

— Толкнись къ Антипычу. Чего ты ко мнѣ-то лѣзешь?

— Да не беретъ. «Не имѣю, говоритъ, собственной правы».

— Ну, ужъ значитъ, хороши-же и валенки, коли не беретъ.

— Боится, видно… Недавно тутъ была у него исторія. Краденое принялъ, шепнулъ мужикъ.

— Ну, вотъ… Толкуй… Краденыхъ отца съ матерью приметъ, ежели стоющіе. Нестоющіе валенки твои — вотъ и не принимаетъ.

Оборванный мужикъ уныло крякнулъ и отошелъ отъ Леонтія.

На столѣ у Леонтія явилось пиво. За пивомъ Леонтій расчувствовался и опять началъ о Дунькѣ.

— Дѣвка-то ужъ очень хороша. Она съ душкомъ: чуть что не по ней — сейчасъ шаршавится, но за то работящая. И, Боже мой, какая работящая! Золото, а не дѣвка.

— А вотъ погляди, за обжигалу выдетъ — и руки сложитъ, замѣтилъ Мухоморъ.

— Изъ себя серьезенъ. За такого серьезнаго одра выдти, такъ надо-же за это покуражиться. И неужто, Матрешенька, она со мной не попрощается честь-честью? обратился Леонтій къ Матрешкѣ. — Вѣдь ужъ кажется…

— И думать не смѣй!

— А вы уговорите. Вѣдь тоже лѣто-то душа въ душу мы съ ней прожили. А путанья-то что было! Страхъ… Расходимся честь-честью, такъ чего ей! Вѣдь не скоты безчувственные. Вотъ кабы я ей какую-нибудь встряску задалъ, а то я, окромя учтивости, ничего…

— А на берегу-то встрѣтился, да пьяный ее силкомъ въ трактиръ тащилъ? Нѣшто не помнишь? Тогда мы насилу ее отъ тебя оттащили.

— И все-таки безъ всякаго безобразія.

— Врешь. По затылку хватилъ.

— Ужъ и по затылку! Развѣ только задѣлъ малость… Не таковская она дѣвка, чтобы ее по затылку. Она сама сдачи дастъ.

— Прямо по затылку. Вѣдь я тутъ-же была.

— Ну, это я любя. Вы все-таки, Матрешенька., попросите ее, чтобъ она по настоящему со мной простилась.

— Да ты никакъ съума спятилъ! Обжигало ей приданое сдѣлалъ, всю до капли одѣлъ, а она пойдетъ къ своему старому душенькѣ прощаться! Она боится тебя даже. Просила меня работать съ ней вмѣстѣ, чтобъ не быть одной.

— Да что я звѣрь лютый, что-ли, чтобъ меня бояться!..

— Не звѣрь, а нахальникъ, а она себя теперь для обжигалы соблюдаетъ. Храни Богъ, обжигало узнаетъ.

— Да не узнаетъ. Мы тайкомъ… Вѣдь я честь честью… Уговори-ка ее, Матрешенька, чтобъ она. завтра вечеркомъ на зады къ старой мельницѣ пришла проститься. Обжигало будетъ въ это время на камерахъ.

— И не проси. Что я за пособница путанью!

— Я, Матрешенька, платочкомъ тебѣ поклонился-бы за это, только попроси и уговори, не унимался Леонтій. — Ужъ больно мнѣ не хочется свиньей-то уѣхать отъ старой подруги! Обжигало не узнаетъ. Попрощаемся честь-честью — и ужъ тогда на вѣкъ…

Леонтій наклонился къ Матрешкѣ, обнялъ ее и глядя ей въ глаза, спрашивалъ^

— Поговоришь съ ней? Опросишь? Уговоришь? Да?

Матрешка лукаво улыбнулась и отвѣчала:

— Пожалуй, я скажу Дунькѣ, а только напередъ, знаю, что изъ этого никакого толку не будетъ.

Леонтій спросилъ еще пива.

<p>XXXII</p>

Въ воскресенье утромъ на кирпичномъ заводѣ было особенное движеніе. Разсчитанные въ субботу вечеромъ до тридцати человѣкъ рабочихъ, у которыхъ ряда была только до Успеньева дня, собирались ѣхать къ себѣ домой во деревнямъ. На дворѣ и на берегу около завода суетились мужчины и женщины. Кто встряхивалъ солому и сѣно изъ мѣшковъ, служившихъ постелями въ теченіи лѣта, кто увязывалъ въ котомки и укладывалъ въ сундуки разную незатѣйливую носильную ветошь и мелкій домашній скарбъ. Котомки образовывались изъ тѣхъ-же мѣшковъ, которые освобождались отъ набивки. Мѣшки, у рабочихъ были свои собственные, а солома и сѣно для набивки полагались хозяйскія. Нѣкоторые изъ запасливыхъ, явившіеся на заводъ съ кой-кими предметами хозяйства, привязывали къ котомкамъ закоптѣлые желѣзные чайники, котелки. Былъ всего только восьмой часъ утра, но, не взирая на это, большинство мужчинъ и женщинъ были уже полупьяны. Всѣ переругивались другъ съ другомъ — кто изъ-за обрывка веревки, которымъ связывался или привязывался мелкій скарбъ, приготовляемый въ дорогу, кто изъ-за какого-нибудь вытащеннаго изъ стѣны гвоздя, на которомъ висѣла надъ койкой носильная ветошь. Шли какіе-то счеты изъ-за взятаго когда-то въ долгъ на похмельную выпивку гривенника или пятіалтыннаго и не отданнаго. Одинъ наступалъ на горло и требовалъ долгъ, другой увѣрялъ, что онъ отдалъ. Доходило и до драки. Слышались возгласы въ родѣ:

— Такъ подавись этимъ гривенникомъ, воръ проклятый! Пусть онъ тебѣ къ гробу на свѣчку пригодится, чортъ паршивый!

Перейти на страницу:

Похожие книги