В царстве глины и огня

— А вотъ сейчасъ. За этимъ дѣло не станетъ. Стаканчикъ въ сторону, бумажку положимъ, чернилицу поставимъ — и начнемъ писать, чаекъ прихлебывая. А что до работы, Дунечка, то я вамъ скажу, что на работу теперь вы не наваливайтесь такъ. ужъ очень-то. Съ какой стати? Про васъ и у меня хватитъ.

— Выдумывайте выдумки-то! Одному Леонтію ни за что, ни про что еще девять съ полтиной выложить надо.

При словѣ «Леонтій» Глѣба Кириловича нѣсколько покоробило, но онъ совладалъ съ собой и пробормоталъ:

— Отработаемъ. Я вонъ рыбакамъ триста штукъ глиняныхъ гирекъ на грузъ къ сѣтямъ на три рубля обжечь взялся.

Онъ положилъ бумагу на столъ, поставилъ чернильницу, обмакнулъ перо и спросилъ Дуньку.

— Ну, что-же писать вашей мамашѣ?

— Да вамъ лучше знать, отвѣчала она. — Вы грамотѣй. Пишите, что выхожу замужъ, прошу родительскаго благословенія, зову на свадьбу и посылаю три рубля денегъ на дорогу.

— Надо будетъ, Дунечка, пригласить вашу мамашу погостить передъ свадьбой.

— Ну, вотъ! Что-жъ она тутъ безъ дѣла-то будетъ мотаться!

— Зачѣмъ безъ дѣла? Мы ее можемъ при заводѣ въ обрѣзку пристроить. Два другривенныхъ въ день въ лучшемъ видѣ выработаеть.

— Ну, пишите. А только вѣдь она за все про все жрать меня будетъ. Она язва. Она какъ начнетъ точить, такъ безъ удержу.

— За что-же васъ точить, ежели вы соблюдать себя будете?

— Она найдетъ за что.

— Какъ вашу мамашу-то звать?

— Федосья Ивановна.

Глѣбъ Кириловичъ началъ писать письмо. Написавъ его, онъ прочелъ его Дунькѣ. Въ письмѣ стояло слѣдующее:

«Любезной маменькѣ Федосьѣ Ивановнѣ отъ дочери вашей Авдотьи Силантьевны поклонъ земный, цѣлую ваши ручки и прошу родительскаго благословенія на вѣки нерушимаго. И увѣдомляю васъ, маменька, что я живу на заводѣ здорова и благополучна и работаю не покладывая рукъ и очень стараюсь. А также, маменька. съ душевнымъ трепетомъ дѣлаю вамъ извѣстнымъ, что я здѣсь-же на заводѣ нашла себѣ жениха, который на мнѣ настоящимъ законнымъ манеромъ повѣнчаться хочетъ. Этотъ женихъ здѣшній обжигало, молодой человѣкъ, Глѣбъ Кириловичъ Четыркинъ, а такъ какъ я изъ вашей родительской воли выдти не желаю, то и прошу у васъ на мой законный бракъ вашего родительскаго благословенія на вѣки нерушимаго. И оный Глѣбъ Кирилычъ также земно вамъ кланяется и проситъ благословеніе сочетаться со мною узами закона. И онъ, любезная маменька, хорошій человѣкъ, непьющій и будетъ васъ уважать и почитать, какъ родную мать, ибо онъ самъ сирота и окромя дяди въ деревнѣ, не имѣетъ ни отца, ни матери, а только онъ теперь уже приписавшись въ мѣщане и потому мѣщанинъ. И ежели вы, любезная маменька, на мое благополучіе жить съ нимъ въ законѣ согласны, то прошу васъ пріѣхать ко мнѣ на свадьбу и погостить, а также посылаю три рубля на дорогу. А что вы на мѣстѣ, то отъ мѣста можете отказаться и работать со мной на заводѣ въ обрѣзкѣ, а когда обрѣзки не будетъ, то жить при насъ въ почтеніи до новаго мѣста, а тамъ что Богъ укажетъ. А свадьба наша будетъ, любезная маменька, какъ только вы пріѣдете или, ежели не пріѣдете, то пришлете родительское благословеніе. И пріѣзжайте скорѣе. А женихъ мой Глѣбъ Кириловичъ получаетъ на заводѣ пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ и хозяинъ имъ доволенъ и обжигать кирпичъ онъ будетъ до Масляной недѣли, а то и дольше, такъ какъ заводъ большой и порядовщики много кирпича-сырца наработали. И онъ, маменька, все приданое сдѣлалъ мнѣ на свои деньги, пальто драповое мнѣ купилъ и подвѣнечное платье закажетъ. А годы его такіе, что онъ уже солдатскій жребій вынималъ и въ солдаты не попалъ, стало быть, отъ солдатчины освобожденъ. И еще разъ мы оба шлемъ вамъ, милая маменька, низкій поклонъ и земно кланяемся. А за симъ письмомъ цѣлую ваши ручки и остаюсь любящая васъ дочь Авдотья».

— Ну, что: хорошо? спросилъ Дуньку Глѣбъ Кириловичъ.

— Да конечно-же хорошо. Вѣдь ужъ вы грамотѣй извѣстный, отвѣчала та.

— Ну, вотъ завтра и пошлемъ это письмо. Положимъ деньги и пошлемъ.

— Денегъ-то при мнѣ нѣтъ. Надо въ казарму въ сундукъ бѣжать.

— Не безпокойтесь, Дунечка, деньги мы отъ себя положимъ и будетъ это вашей мамашѣ отъ меня на манеръ какъ-бы угощенія.

— Да зачѣмъ-же? Вѣдь деньги у меня есть.

— Нѣтъ, нѣтъ. Пусть отъ меня будетъ, настоялъ Глѣбъ Кириловичъ и принялся со словъ Дуньки писать на конвертѣ адресъ ея матери.

Послѣ писанія письма Дунька и Глѣбъ Кириловичъ посидѣли еще съ четверть часа около самовара и отправились на работу. Глѣбъ Кириловичъ уговаривалъ. Дуньку, чтобъ она пошабашила уже на сегодня съ работой и отдохнула, но она не согласилась, сказавъ, что на свадьбу много денегъ понадобится, а потому на работу надо «навалиться, а не безъ дѣла слоновъ водить». Глѣбъ Кириловичъ проводилъ ее къ ея станку, простился съ ней и отправился къ печнымъ камерамъ смѣнять своего товарища, старика Архипа Тихонова.

XXVIII