В тот день…

Радко сперва даже передернуло, как услышал это. Потому и шел не подбоченившись, как обычно, а втянув голову в плечи. Заметил в какой-то миг, что пояс свой забыл в избе рыбака. А ему, члену знатного семейства, ходить по граду неопоясанным, будто мужик-лапотник, совсем не пристало. Вот он и зашел к купцу, торговавшему кушаками, выбрал себе один, алого цвета, с шелковистой бахромой по краям. Как раз под красную вышивку на его синей рубахе. Радко опоясался кушаком, не спрашивая о цене. Так давно повелось, что он мог брать товары в лавках Подола, а потом купцы в обмен получали на складах Дольмы кто мед, кто соль в уплату – и то, и другое ходкий товар в Киеве, за него что хочешь можно выменять.

Радко и теперь так думал поступить, когда купец неожиданно загородил дорогу:

– Стой, Радомил. Раньше Дольма за тебя поручался, а теперь кто?

– Теперь я сам себе голова. Зайдешь к тиуну Твориму или к приказчикам в лавке, скажешь, что я повелел.

– Ой ли? А ведь бирючи еще не оглашали, что ты теперь соляной купец наследственный. Зато про меж людей пошла весть, что вдовица Мирина все возьмет, так как под сердцем у нее дитя от Дольмы. А она с тобой никогда особо не ладила. Вот и гадаю – расплатится ли?

У Радко желваки заходили под кожей, глаза сверкнули по-волчьи. Умел он смотреть вот таким хищником лютым. И купец невольно попятился. Отшатнулся, когда Радко швырнул ему в рожу сорванный кушак.

– Она-то расплатится. Да только я никогда больше у тебя ничего не возьму и ближним своим не позволю.

Ушел, а купец, аккуратно сворачивая алый шелк кушака, проворчал:

– Не позволит он. Гм… Да кто тебя послушает, вертопрах этакий. Уж не гордячка Мирина, так точно.

Наблюдавшие их ссору подоляне согласно закивали. Даже говорили, что недолго осталось Радко гулять этаким гоголем по Подолу. И они еще увидят, как срубят кудрявую голову младшему из Колояровых. А через миг уже обсуждали, насколько близко стоял Радомил подле брата Дольмы в тот памятный день, – мол, все знают, что не ладил он с братом, вот и мог Дольму того…

А по-прежнему распоясанный и раздосадованный Радко шел, сам не ведая куда, и вскоре в толчее оказался, где строения близко сходились. Везде высились окруженные лавками и амбарами дворы. Мазанок и хибарок, как в приградьях Оболони, тут не увидишь, все больше избы рубленые, часто двухповерхие, а то и в три навершия попадаются. В верхних этажах обычно живут сами хозяева, в нижних располагаются лавки с товарами. И кровля над такими торговыми строениями богато украшена резными петушками, конскими головами, змеиными пастями оскаленными; наличники радуют глаз резьбой замысловатого плетения и яркими красками – красный, синий, коричневый цвета господствуют повсюду, подчеркивая богатство хозяев.

Но не о благосостоянии и красоте градской думал Радко, когда вышел к стоявшим рядами постройкам с островерхими кровлями – соляным и медовым лавкам их семейства. Сколько же раз Радко тут бывал, а вот сейчас словно подойти не смел. Ближе всего к нему была медовая лавка с выставленными на помосте липовыми долбленками, наполненными медами. Вокруг пчелы и осы вьются, гудят, но стоявшему там на возвышении Твориму от этого хоть бы что. Даже шапку свою кунью не снял, красуется, смотрит по сторонам важно. А там и просиял довольно, поклонился кому-то.

Радко пригляделся, перед кем это их тиун спину гнет. Ах, вон оно что! Сама Мирина-красавица неспешно подъезжает к торговому подворью на вороном белоногом скакуне. Была она в широком одеянии, чтобы удобно было сидеть верхом, из ткани светло-серого цвета без всякой вышивки, как и положено вдовице в срок траура, только парчовая шапочка на голове сверкает да ниспадающее из-под нее шелковое покрывало, утяжеленное по краям рядом мелких жемчужин, притягивает взгляд.

Женщины из именитых семейств по Киеву в одиночку обычно не разгуливали, всегда с сопровождающими. И даже если верхом, то обязательно со спутником. Вот и Мирина прибыла в компании ехавшего следом на коренастой соловой кобылке Леща. Лещ пусть и с седой бородой, но мужик крепкий, вполне может сойти за охранника важной павы. Ну не с бывшим же охранником Дольмы Моисеем ей было ездить – Мирина недолюбливала угрюмого хазарина, которому ранее, при муже, не смела и слова сказать. Теперь же, пока ведется следствие, выгнать со двора надменного стража она не посмеет, но и приблизить к себе не захочет. Да и не дело это – сразу ближников мужа разгонять, слух пойдет, что верных слуг не ценят.

Хозяйка Мирина важно сошла с седла прямо на высокий помост перед медовыми клетями. Тиун ее под белу руку взял, провел за занавеску в лавку, куда гудевшие пчелы не залетали. Лещ остался ожидать на улице, удерживая лошадей под уздцы. Соловая кобылка стояла смирно, а вот горячий вороной топтался, вскидывал голову, Лещу приходилось его оглаживать, успокаивать. В какой-то миг полез за пазуху, вынул морковку и стал угощать скакуна. А тут и Радко перед ним возник.

– Вот и ты, отчаянная голова, – улыбнулся было Лещ, но улыбка погасла, когда заметил угрюмое лицо молодого хозяина.