В то же время. Эссе и выступления

Людям сложно видеть мир, не поляризуя его (не разделяя на «нас» и «их»), и в прошлом такое восприятие стимулировало курс на изоляцию в американской внешней политике в той же мере, в какой оно сейчас способствует курсу на империализацию. Американцы привыкли думать об остальном мире как о врагах. Враги — они где-то там, как и сражения почти всегда происходят «там», когда жуткой, затаившейся угрозой теперь стал исламский фундаментализм вместо русского и китайского коммунизма. И «террорист» — более гибкое слово, чем «коммунист». Оно может объединить в себе куда больше движений и интересов. Это значит, что война будет бесконечной, поскольку всегда будет какой-нибудь терроризм (как всегда будут бедность и рак); то есть всегда будут асимметричные конфликты, в которых более слабая сторона использует насилие, направленное против мирных жителей. Американская риторика, которая не всегда совпадает с общественным мнением, поддерживает эту печальную перспективу, ведь борьба за правоту никогда не может закончиться.

Гений США, страны немыслимого для Европы уровня консервативности, в том, что американцы выработали форму консервативного мышления, которое скорее приветствует новое, чем старое. При этом ровно в том же, в чем США кажутся консервативными — например, в поразительной власти консенсуса, пассивности и конформизма общественности (что отмечал Токвиль еще в 1851 году), а также средств массовой информации, — они в то же время радикальны, даже революционны немыслимым для европейцев образом.

Часть отгадки кроется, конечно же, в разрыве между официальной риторикой и реалиями жизни. Американцы постоянно восхваляют «традиции»; каждый политик в своем дискурсе бесконечно обращается к семейным ценностям. Тем не менее культура Америки крайне негативно сказывается на семейной жизни, да и всех традициях, кроме тех, которые теперь ассоциируют с американской «идентичностью» и ее широких характеристик вроде индивидуализма, кооперативности и открытости новому.

Возможно, самый важный источник нового (и не такого уж нового) американского радикализма — это то, что принято считать источником консервативных ценностей, а именно, религия. Многие специалисты отмечают, что самое большое различие между США и многими европейскими странами (как старыми, так и новыми согласно новейшей американской классификации), — это что в США религия всё еще играет центральную роль в жизни общества и языке общественности. Но это религия в американском стиле: скорее идея религии, чем сама религия.

И правда: когда в 2001 году Джордж Буш баллотировался на пост президента, один журналист попросил его назвать своего «любимого философа», и ответ кандидата, очень благосклонно принятый в США, сделал бы посмешище из любого кандидата от центристской партии на высокий пост в европейской стране; он сказал: «Иисус Христос». Но, разумеется, никто, в том числе сам Буш, не интерпретировал это так, будто его администрация в случае его избрания будет в чем-то следовать социальной программе Христа.

Соединенные Штаты — это общество обобщенной религии. Это значит, что в США неважно, какую религию ты исповедуешь, главное, чтобы ты исповедовал хоть какую-нибудь. Иметь главенствующую религию, даже теократию, ограниченную христианством (или одной из христианских конфессий), было бы невозможно. Религия в Америке должна быть предметом выбора. Эта современная и относительно бессодержательная идея религии, построенная по принципу потребительского выбора, — основа американского конформизма, ханжества и морализма (которые европейцы со снисхождением ошибочно называют пуританством). Какие бы исторические верования ни представляли современные американские конфессии, они все проповедуют примерно одно и то же: реформу личного поведения, ценность успеха, кооперативность общества, терпимость к выбору других (все эти благодетели работают на благо потребительского капитализма). Сам факт религиозности означает респектабельность, порядок и гарантию благости целей Америки в ее миссии господствовать над миром.

То, что пытается распространять Америка, это незавершенный проект, это сама идея прогресса — называть ли ее демократией, свободой или цивилизацией. Нигде больше на свете мечта эпохи Просвещения о прогрессе не нашла столь плодородной почвы, как в Америке.

Действительно ли мы так далеки друг от друга? Как странно, что в момент истории, когда Европа и Америка максимально близки культурно, пропасть между ними широка как никогда.

При всех сходствах повседневности европейцев и американцев разница между жизнью в богатых европейских странах и американской жизнью очень реальна, и причина ей — в важных различиях их истории, в понимании роли культуры, в настоящих и выдуманных воспоминаниях. Антагонизм между ними, если он правда есть, не разрешится в ближайшем будущем, как бы много людей по обе стороны Атлантики ни прилагали к этому усилия. И всё же можно лишь осуждать тех, кто пытается довести до крайности эти различия, когда у нас есть столько общего.