В тишине, перед громом

Ребята в полном молчании выслушали мой рассказ. Даже у Славина желваки на скулах ходили. А в глазах Кирилла мерцали острые огоньки: вот, значит, как оно может обернуться...

Когда я кончил, Славин мрачно процедил:

— Mors ex cause ignota. — И пояснил: — Смерть от неизвестной причины. Латынь. Единственное, что у меня осталось в памяти от первого курса...

Разные мелочи

Не успел я прийти в себя от ночного вояжа Грюна и от смерти никогда не виданного мною Богдана, как появилась свежая новость: экспертиза сказала свое слово о бумажке Кованова. Я снова взволновался: а вдруг!..

Захарян вытащил из стола несколько листков.

— Получай, пожалуйста. Все, понимаешь, в порядке. Кованов, понимаешь, и вправду изобретатель. Замечательный парень! Пять патентов имеет. Но, понимаешь, какая беда: все такие машины выдумывает, какие строить еще рано. Слишком — как это сказать? — вперед смотрит. Очень огорчается. Упрямый человек, такой, понимаешь, упрямый. А что ему делать, если идеи сами в голову лезут? А?..

И тут Нилин прислал мне сообщение: Москве стало известно, что к японцам каким-то путем поступают секретные сведения с Нижнелиманского судостроительного завода.

Японцы?!. Занятно... Мы нащупываем немцев, а тут проклевываются японцы... Ну, то, что они интересуются Нижнелиманским заводом, — естественно. Лодки-малютки идут главным образом на вооружение нашего Тихоокеанского флота. Но немцы и японцы... Стоп... стоп... Дружба Грюна с Митани... Тут было о чем подумать.

Но надо было не только думать! Надо было действовать. С завода просачиваются государственные тайны, а мы не знаем как. На завод, на завод! «Изнутри» самому посмотреть, посидеть в секретной части. Как это говорил какой-то мудрец? Один раз увидеть — все равно, что сто раз услышать.

...Ксения Васильевна снова провела меня к Майе.

— Товарищ Алексей Алексеевич хочет с тобой подежурить. Он сядет в сторонке, а ты работай, не обращай на него внимания.

Майя села за свой стол и сделала вид, что забыла о моем существовании. Однако я понимал — посади в моем кабинете незнакомое лицо и скажи мне: «Товарищ Каротин, работайте, как всегда, не обращайте внимания на этого товарища из Москвы», — я навряд ли оказался бы на высоте. Нормальному человеку противопоказано присутствие начальства. Вот притвориться — это бы я, пожалуй, еще смог. Но у меня ведь побольше опыта, чем у этой симпатичной девчушки. Впрочем, притворялась она очень старательно.

...Все реже посетители брали чертежи. Все чаще в окошко протягивалась рука с бумажной трубной: «Маечка, прими!» Конструкторское бюро, в том числе и чертежники, работало в одну смену. Смена подходила к концу, и самые расторопные успели уже выполнить задание.

...В окошко постучали уверенно, но вежливо. Густой, барственный баритон произнес:

— Получите, милая Майя Владимировна.

В окно солидно вплыла толстая и длинная скатка ватмана.

Когда Майя выполнила все формальности и владелец баритона, сказав: «Лучшие пожелания, Майя Владимировна», — удалился, я поинтересовался:

— Кто этот воспитанный товарищ?

— О, — в резковатом Майином голоске почтительность школьницы, — это же Вячеслав Игоревич Комский, ведущий конструктор! Разве вы его не знаете?! Ужасно талантливый!

— Даже ужасно?

— Ему главный конструктор всегда говорит: «Голубчик, сделайте одолжение, для вас распорядок дня не существует. — Майя шепелявила, копируя старческую манеру и глотая концы слов. — Ваше дело, голубчик, — думать. А думать не обязательно на службе».

— С чертежами у Комского все в порядке?

Майя сухо отвечает, не глядя на меня:

— Он очень аккуратный. Все правила выполняет в точности. Если хотите, посмотрите его чертежи. Вот! — Она начинает раскручивать уже свернутую было толстую трубу.

— Не надо, не надо, Майя! В чертежах я все равно ничего не смыслю. В гимназии не было черчения.

— А вы кончили гимназию?

— Выскочил из пятого класса.

— Отчего ж не доучились?

— Напротив, ушел доучиваться. В Красную Армию.

— Сколько же вам было лет?

— Ну, знаете, пришлось чуточку прибавить.

В коридоре за стеной послышались громкие голоса, мужской и женский. Окошко распахнулось с такой силой, что дверка стукнулась о стенку. В отверстие пытались просунуться сразу две руки с чертежами. Они мешали друг другу, и тоненькая девичья ручка с ярко наманикюренными изящными пальчиками явно теснила сильную, но неуклюжую мужскую.

— Сенечка, ты успеешь, — смеясь, настаивал картавый голосок, — И потом я же первая!

— Ничего подобного, — мальчишеским баском возмущался Сенечка. — Ты меня оттолкнула, когда я уже открыл окошко. Я первый.

— Ну и что же? Все равно ты должен мне уступить. Я женщина. — Это было сказано с гордостью, словно о личной заслуге.

— А разве сегодня Восьмое марта?

— Остряк-самоучка! Вот не думала!

— Можно подумать, что ты вообще когда-нибудь думаешь.

— Да ты просто нахал.

— Лезешь без очереди, а нахал я! Женская логика.

— Пусти, я серьезно тебе говорю. У меня мать больна, мне нужно поскорее домой.

Тут Майя покосилась на меня и решила навести порядок: