В тени славы предков

— Потому что хазар-то вы побили, — тоже повысив голос, рёк князь, — а они хоть и гадами были, но весь путь по Оке и Итилю в руке держали! Летось с мордвой разом буртасов отбивали, в этом году та же мордва, глядишь, на нас пойдёт. Мне ссора со Старославом не нужна! Хотите помочь, так помогите с вятскими, а с остальными я сам справлюсь, слово даю!

Посоветовавшись, Блуд с Колотом решили остаться на некоторое время, чтобы для себя уяснить истину в споре между Гудоем и Старославом. Сам Гудой не возражал, разместив русских дружинников и установив им кормление. Колот отдельно от Блуда — кмети уже и сами признавали в нём второго человека в дружине — забирался в глухие чащобы, где целые веси были огорожены от случайного зверя, бродившего здесь неисчислимо, выспрашивал местных, что не знали ни слова по-славянски, но среди которых обязательно оказывался славянин.

Больше месяца русские провели в Муроме. Побывали в ремесленных дворах, что, как и в Киеве, находились отдельно от города. Переходя от мастера к мастеру, осматривали изузоренные серебром сбруи, наборные пояса, шумящие и обычные изящные колты[55] и серьги с перевитью и зернью из серебра и простого железного литья. Оружие было не хуже русского: клёпаные шеломы, мечи, топоры, чеканы, наконечники копий, рогатин, сулиц[56] и стрел. Друзей Гудой одарил плащами синего сукна с серебряной запоной, бронзовыми зеркалами, тайну работы над которыми муромские умельцы передавали из поколения в поколение с незапамятных времён. Блуду, как воеводе, князь подарил топор с серебряным письмом по лезвию. Блуд понял, почему при Игоре Старом русы так упорно обхаживали Муром, с которого открывалась прямая дорога на Булгар, над которым теперь не висли хазары, и поэтому он набрал силу. Эта лесная страна тянула свои могучие еловые лапы в русскую сторону, и глупо было бы, пренебрегая ею, грызть глотки за клочки иных земель. Либо Русь, либо Булгария загребёт себе Муром.

В Кордне, куда русские направились потом, у Блуда был жёсткий разговор со Старославом. За время пребывания у муромов стало ясно, насколько хитёр умудрённый годами вятский князь. Не давая лишний раз обольстить себя, Блуд отчитывал, а Старослав слушал, набычась и чуть наклонив седую, с залысинами, голову:

— Ты, князь, знай своё место. С именем Ярополка-князя на устах едва ли с войной ходишь. Тебе и даней не платить лет пять ещё, легота, на торгах в Киеве и Новгороде, как своему. Твоя хитрость против тебя же обернётся! Да, грожу тебе, и не смотри так! Повозное с тебя Гудой берёт много? Ан врёшь! Молвлено о том с ним! Ты тоже Русской земли человек, и мурома с тебя, как с русского, и берут. Хотел государем стать над всею землёй? Мирись с Муромом!

Позже, обсуждая с Колотом разговор с князем, при котором Лапа не присутствовал, воевода посетовал:

— Не даст ведь обилия в дорогу, стервец. Обиделся, вишь!

— И что? Разве дружина себя не прокормит? — возражал Колот. — Конно идём, да без обоза. Зверя бери сколько влезет.

Старослав дал кормы. Прощаясь с Блудом с глазу на глаз, сказал:

— Меж мною и князем русским обид не должно быть. В Муром я не полезу больше, но знай: Гудой не так прост, как кажется. Вернее меня у Ярополка-князя нет сторонников.

Больше Блуд не верил муромскому князю, но Старославу об этом не сказал.

Весна шла навстречу. Сугробы тяжелели, оседая, на полях появлялись первые голызины[57]. Как ни спешили, Сейм не успели перейти, пришлось ждать, пока не сойдёт лёд. В Киев добирались уже по раскисшим дорогам.

Глава десятая

Юноша, наслушавшись былей, а скорее небылиц, про удалые походы в чужие земли, украшенные славой и богатырскими подвигами, мечтает стать воином. Он вытачивает себе деревянный меч, играет со сверстниками. В мечтах такого парня одаривает князь за отвагу, проявленную в битвах, и в родной веси его встречают с почётом, а старший соседский парубок, который давеча надавал тумаков и давно уже получил сдачи, с завистью смотрит из-за огорожи, боясь приблизиться к настоящему сильному кметю. Но во всех воинских небылицах нет многого: ни страшного стального звона боя, ни изнурительных трудностей походов, ни отрубленных рук и ног, когда бывший кметь становится для кого-то бесполезным лишним ртом…

Парней было шестеро от тринадцати до пятнадцати лет, Павша был самым юным — двенадцати годов. Первые три седмицы всех вместе вывезли в поле, где держали в шатре. Старшой, по имени Буяр, выдал стегачи с нашитыми железными бляхами, кожаные шелома, учебное оружие. Больше присматривался к парням — кто насколько силён, вынослив, как держится в седле и, главное, есть ли воинский норов бороться до последнего, переступая через боль и желание отступить. Почти сразу самый старший, пятнадцатилетний Горденя, державшийся особняком и поглядывавший свысока на соратников, сказал Буяру:

— Мой батька воин, и я кое-что умею!

Буяр отдал Гордене свою бронь, меч, посадил на своего же настоящего боевого коня, что взбрыкнул было, но Горденя умело его успокоил. Старшой показал на воткнутый в поле кол:

— Сруби. Если не можешь — лучше слезай.