В тени Нотр-Дама

Тут из становящего плотнее тумана отделилось привидение. Квазимодо, раскачиваясь, шел ко мне. Он вырвал арбалетные болты из своего тела, как уже сделал в свое время со стрелой Жеана Фролло. Его грудь сделалась еще больше заляпанной кровью, которая без остановки била вверх из раны. Человек с меньшей силой давно бы упал без чувств. Но Квазимодо был достаточно силен, чтобы попытаться сломать дверь клетки, после того, как я показал ему однозначно, о чем идет речь. Он напряг свои могучие мускулы, набрал в себя воздух, пока его щеки не раздулись до размера тыквы. Потом он выпустил в миг всю силу и сорвал дверь клетки с петель.

— Быстрее, прочь отсюда! — кричал я. Теперь не было времени для речей.

Колетта выбралась наружу и тяжело перевела дыхание.

— Отец очень слаб…

Я вытянул его из клетки и ужаснулся тому, каким легким он был — действительно, только кожа да кости. Он не мог даже пошевелить рукой, не говоря уже о том, чтобы самостоятельно выбраться из пещеры.

— Я понесу его, — сказал Квазимодо и высоко поднял Сенена.

Я подтолкнул Колетту. Так мы пробирались через задымленную, полуразрушенную пещеру к туннелю, который вел наружу, не зная, было ли у мира достаточно времени, чтобы мы могли пробраться по подземному проходу.

Глава 6 Лик зла

Возможно, было хорошо, что мы спасались бегством в сплошной темноте. По-прежнему вокруг нас с потолка и из стен рушились камни и грунт. Вероятно, мужество покинуло бы нас, если бы мы все это могли видеть своими глазами. Но так мы лишь слышали треск, шипение и грохот, которые следовали за нами из пещеры, словно рычание дикого зверя, который гнался за своей добычей. Нас подталкивало вперед отчаянное желание избежать встречи с монстром.

Когда мы действительно в какой-то момент вырвались из пасти ада на свежий воздух, то это показалось мне таким невероятным, что я с рыданием опустился на землю и начал беспрестанно хвататься за траву, камни и растения. Даже отвратительный чертополох показался мне удивительно прекрасным, потому что он был доказательством сохранения мира. Трансмутация, а с ней и рок — ананке — не состоялись! Леонардо вмешался вовремя, но какой ценой… Все больше дреговитов толпилось на открытом воздухе — сбитых с толку и взъерошенных, но едва ли жаждущих продолжать с нами борьбу. Однако безопасности ради мы спрятались в лощине, которая лежала в тени надвигающихся сумерек. Когда я увидел Леонардо и Томмазо, которые тащили на себе Аталанте, я вскочил и помахал им. Аталанте был ранен в руку и, как Томмазо, получил всевозможные шрамы и небольшие ранения. Леонардо же показался мне привидением, совершенно преобразившимся существом, словно он подвергся трансмутации, от которой он избавил целый мир.

Его всегда гладкое, прекрасное лицо было изборождено морщинами, превратилось в лицо старца, и не было больше лицом мужчины, пышущим силой молодости. Прежде белокурые, кудрявые волосы свисали вниз прядями цвета соломы, они поредели столь сильно, что просвечивал лысый череп. Кожа головы, лицо и особенно руки были покрыты волдырями от пожара, одежда оказалась изорванной. Была ли это сила пылающего белым цветом солнечного камня — или Леонардо стал жертвой кипящей воды?

Когда я осторожно спросил его об этом, он лишь сказал:

— Это — невысокая плата за спасение человечества. Другие отдали за это свою жизнь.

— Вы говорите о моем отце.

— И о тех двоих, — он указал лютней с лошадиной головой, которую он по какой-то причине спас из обрушивающейся пещеры, на Колетту, Марка Сенена и Квазимодо. Колетта держала голову своего отца на коленях и нежно убаюкивала его. Глаза у него были закрыты, его сердце перестало биться. Мой брат спас мертвого.

И сам Квазимодо должен был скоро перейти в мир мертвых. Как смертельно раненый зверь, он лежал в стороне на траве и глядел, как кровь вытекала из его тела, Я наклонился над ним и не выдавил из себя ничего кроме жалобного:

— Брат…

И впервые я увидел радостную улыбку на его искаженном лице. Я схватил его правую руку и пожал ее. Он тоже назвал меня братом и хотел что-то добавить, но сильные судороги начали трясти его тело. В прошедшие месяцы я часто, слишком часто был свидетелем смерти и точно знал, что теперь пришел черед Квазимодо.

Еще раз он открыл свои почерневшие губы, увидел меня мутными глазами и прошептал:

— Отнесите меня… Эсмеральда…

Его тело забилось в предсмертных судорогах, а голова упала набок — на мою грудь. Я обнял мертвого.

Всякая печаль, всякая ненависть, да и всякое уродство исчезли на его лице. В смерги оно производило мирное и счастливое впечатление, как никогда прежде. Он умер на руках своего брата, с именем возлюбленной на устах и с ее образом в сердце. Смерть обошлась с ним лучше, чем жизнь. С мягким нажимом я закрыл маленький глаз и произнес беззвучную молитву об измученной душе моего брата.