В тени Нотр-Дама

В свете факела я видел бесчисленные прыгающие и танцующие существа, словно им было слишком тесно на маленьком местечке. Со скрытыми под масками лицами мужчины и женщины отказались от всех рамок приличия. Что было запрещено купцу и крестьянской женщине, демоны и ведьмы совершали полностью беспрепятственно. Пары, которым явно не было даровано благословение брака, ломились в арки и входы домов, чтобы предаться похоти, пока она еще была дозволена. Лишь появление короля положило бы конец их бесстыдному поведению и, тем самым — моему напряженному ожиданию. У моих спутников дела обстояли так же. Вийон, Колетта и трое итальянцев стояли вместе со мной возле нашего фургона и осматривали с напряженным взглядом деревенскую площадь, чтобы обнаружить любое указание на заговорщиков. Напрасно. Либо маскарад дреговитов удался на славу, либо они отложили нападение на Людовика. Близилась полночь, а мы все так и не обнаружили ни следа готовящих нападение. Вместо этого теперь трубы и тромбоны заглушили празднично нестройную музыку шпильманов, и Вийон мрачно сказал:

— Идет король!

Первым на деревенскую площадь вылетел, гарцуя, отряд вооруженных всадников и ударами копий образовал в демонической сутолоке дыру. Офицер отдавал громкие приказы, и всадники выстроились в два ряда, между которыми образовался свободный широкий проход для короля. Бранные крики протеста так небрежно оттесненных ночных существ, похоже, ни в коей мере не трогали конных воинов. С непоколебимыми, угловатыми лицами они серьезно и неподвижно сидели на своих роскошных конях.

— Это шотландцы! — сказал Вийон с нескрываемым презрением. — Прикажи им Людовик, и они разрубят народ своими мечами.

Толпа успокоилась при въезде короля. Впереди маршировали знаменосцы и трубачи в радостных пестрых одеяниях. Потом шел первоклассный отряд шотландских стрелков в восемьдесят человек, вооруженных через каждый четвертый ряд алебардами, пищалями, арбалетами и их характерными длинными луками. Сам король был одет в широкое длинное роскошное одеяние из пурпурного сатина и скакал на белой лошади, белее которой нельзя было себе и вообразить. Красный и белый были королевскими цветами. Богато вышитое красное платье светилось издалека, словно король добровольно предлагал себя в качестве мишени.

Насколько бросался в глаза его эскорт, настолько его лицо скрывалось в тени капюшона и большой, такой же красной шляпы, так что мне осталось только воспоминание о моей встрече с «кумом Туранжо» на башнях Нотр-Дама Белые страусовые перья на шляпе танцевали с каждым кивком, которым Людовик благодарил за крики приветствия и почтения. Грубое обращение конного эскорта было уже забыто. У народа Турена, как и у народа во всем мире, была короткая память, но от помпезности власти у него разбегались глаза.

Конец процессии завершали посыльные короля. Они помогли ему слезть с коня перед деревянной трибуной. Людовик уселся в мягкое кресло на трибуне, по периметру которой выстроились факельщики. В дрожащем свете король был хорошо виден — как его ликующим восхищенным подданным, так и тайным заговорщикам, которые себя пока ничем еще не выдали.

— Мы должны разделиться, — предложил Вийон. — Колетта и я заберемся на фургоны, чтобы отсюда наблюдать за рыночной площадью. Вы, остальные, подойдите по возможности поближе к трибуне, чтобы прикрыть Людовика.

Я протискивался через толпу вместе с итальянцами. Того, что Людовик меня узнает, едва ли стоило опасаться. Он находился в ярком свете, я же был всего лишь одним из тысячи лиц. К тому же я исходил из того, что он уже давно позабыл свою встречу с маленьким писцом Арманом Сове.

Мы добрались до трибуны, когда бургомистр Плес-си-де-Тур, очень маленький, но потому еще более толстый человек, вышел к королю и поприветствовал его. Бургомистр представил своему высшему сюзерену украшенную венком и гирляндами из цветов майскую королеву, — пожалуй, не случайно свою собственную дочь. И это в определенной степени oправдывало ее красоту: несмотря на юность, она обладала такими же внушительными размерами. Я прекрасно понял, что ради права стать майской королевой она выполнила неукоснительное требование девственности. Нехотя бургомистр отступил на задний план, потому что последующее было делом короля и майской королевы.

— Отец мой, отец мой, — обращалась она визгливым голосом к королю, отчего у последнего явно зазвенело в ушах, — послушайте, что там творится во дворе: там кто-то воет так громко, там кто-то лает и топает, шумит и рычит над кронами деревьев отвратительно и дико!

Как плохая актриса (а таковой она и была), она смотрела вверх с широко раскрытыми глазами на украшенное майское дерево, установленное на рыночной площади, словно видела над ним спускающуюся по небу Ликую Охоту. Музыканты танцевали друг с другом, яростно орали и кружились, чтобы придать словам майской королевы подобающий вес.