В тайном государстве

— Ладно, — Селзер словно оправдывался, — все это просто шоу-бизнес, а я родился для него, не так ли? Пусть даже я и посещал Оксфорд. Работал для постоянных телепрограмм Независимого телевидения. Выступал как политический комментатор. Все звезды на одно лицо — глупые, как гуси, тщеславные и часто ленивые. Хотели одного — покривляться в косметике перед камерой. Я скоро устал, даже когда показывал, что они представляют собой на самом деле. Затем меня переключили на людей, занимающих высокие посты — епископов, судей, членов парламента, правительственных чиновников, крупных предпринимателей, полицейских генералов. Если до них удавалось добраться. Бог знает, до чего тщеславными и глупыми оказалось большинство из них, но, по крайней мере, у них имелись идеи, пусть даже почерпнутые из только что прочитанных книг. Во всяком случае, в те дни я играл честно, неплохо справлялся с работой и со всем остальным. — Селзер пососал самокрутку и уставился не мигая в огонь. Потом заговорил снова.

— А дальше дела стали идти все хуже и хуже, вернее, в стране все пошло кувырком. Тебе, Фрэнк, не надо разжевывать, дальше еще хуже будет. Мне-то еще повезло, я пошел ко дну до начала конца. Но и тогда уже было плохо. Политика становилась все более порочной, порой скатывалась к чистой уголовщине, денег не хватало, а люди превращались в трусов. Но дальше будет еще хуже. Чем занимаюсь я? Наблюдаю за происходящим. Это теперь называется — «Интервью Селзера». Неделю за неделей я беру интервью у людей, управляющих этой проклятой страной и делающих вид, что все идет отлично. Со временем становится невмоготу, и я начинаю говорить, что это далеко не так. Или выявляю язву и подвожу к мысли, что мириться с ней нельзя. Дело как раз по мне. Я приобретаю репутацию разгневанного левака. И ничего. Повсюду мне подражают, но ведь я — на экране, а в жизни нужно действовать или подыхать. Поэтому теперь я действительно ненавижу британское общество, а зрители его любят. Из любви я извлекаю деньги, кучу денег, но я-то на телевидении и мы подсовываем им суррогаты. Итак, я кончил тем, что брал интервью у интеллектуалов, политиков, умных банкиров, а они, вернее большинство из них, дрались из-за меня за честь продать свои автобиографии. А я проделывал с ними то же, что и со звездами варьете и дрессировщиками в начале своей карьеры. Я подлаживался к ним и мешал с общим дерьмом. Мешал с банальными фактами. Я — непревзойденный телеанархист, хамелеон, меняющий свой цвет. Пятьдесят тысяч фунтов в год — такова ставка самого высокооплачиваемого, пользующегося успехом великого марксистского инквизитора. Ты не веришь? И тут я влип в интервью с Фентоном. — Селзер сделал глубокую затяжку.

— Ну и что?

— Знаешь, кто такой Фентон?

— Лейборист, член парламента.

— Лейборист? Троцкист. Называет себя левым, сторонником «Трибюн», но ярлыки ничего не значат. Он из тех парламентариев, что живут в коммунальных квартирах, ездят на дерьмовых автомобилях и пишут на клозетной бумаге. Понял?

Стрейндж кивнул.

— Ну, я пригласил его для передачи. Приглашение он принял. Чертовски удачный ход. Он никогда раньше не был в телестудии. По его понятиям, это — коварный трюк капиталистов, чтобы сбить массы с революционной тропы. Возможно, он был прав, но прийти пообещал потому, что я «экстремист» и не похож на остальных. Понимаешь?

Стрейндж кивнул головой.

— Но подлинная причина приглашения заключалась в том, что мне сообщили…

— Сообщили? Кто?

— Надежные ребята, — уклончиво ответил Селзер.

— Какие ребята? — наседал Стрейндж.

— Слушай, — заволновался Селзер, — я не могу расколоться, понял? — В голосе его прозвучало беспокойство. — Замнем. Мне намекнули, что у Фентона открыт счет в швейцарском банке, капиталы вложены в прачечные и бог знает во что еще. Вдобавок высказывались предположения, что он замешан в торговых сделках между Востоком и Западом. По крайней мере, я получил кое-какие подтверждения.

— Письма, банковские счета или что-то вроде этого?

— Да-а. Фрэнк, ты говоришь как Листер. Не надо. — Гася окурок о ковер, Селзер умолк. — Разумеется, я вставил факты в передачу и вызвал обычный скандал. Но в отличие от других он подал на меня в суд за клевету, диффамацию и бог знает за что еще. Впервые в жизни я ошибся.

— Он выиграл дело, не так ли? — Стрейндж смутно что-то припоминал.

— Иначе я бы тут не оказался. — Селзер жестом указал на беспорядок вокруг. — Он выиграл, а компания отказалась заступиться за меня. Им было наплевать, ведь я попался. Я это пережил. Я стал никому не нужен, выложился, насолил каждому, износился. Отличный предлог, чтобы меня вышвырнуть.

— А что стало с Фентоном?

— Факты его приперли к стене.

— Почему?

— На суде всплыло, что он когда-то якшался с террористами.

— Фентон?

— Именно. Мирный революционер себе на уме и прочее.

— У вас, видать, были отличные адвокаты.