В Сырах

В разгар всего этого действа раздался звонок в дверь. Я вышел из нашего жаркого, ярко освещённого (я уже упоминал, что в моей квартире было традиционно не светло, из-за растущих под окнами деревьев; то, что одно срезали, не улучшило положение) всеми лампами места действия и спросил «кто?» через дверь.

— НТВ, — ответили мне.

— Но я вас не звал, — сообщил я крупным мужчинам, открыв дверь. Очень крупный, один держал камеру, другие скучковались за ним.

— Нас пригласили приставы, — сообщили они.

— Вообще-то здесь пока ещё живу я, а не приставы, — проворчал я, но всё же позволил им войти.

Войдя, они тотчас завяли. И я понял, почему. Уже убитый, с пожелтевшими обоями, коридор вопил всеми своими квадратными метрами стен и линолеума в истёртых цветочках, что здесь живут люди бедные, бедные, небогатые…

Они последовали за мной. А я хитро ввёл их не в кабинет, а в кухню. Показал им ванну на львиных лапах, с нарисованным когда-то предыдущими жильцами зелёным драконом. Над ванной висели мои трусы, носки и футболки, которые я постирал накануне утром.

— Можете снимать всё, что хотите! — сказал я.

Они переглянулись. Не очень прытко, но самый крупный поднял камеру на плечо и стал снимать. Репортаж этот никогда не был показан, потому что люди НТВ рассчитывали увидеть как минимум буржуазную холёную квартиру, а тут такое! Зрители, посмотрев подобный репортаж, прониклись бы дружелюбием ко мне, близость бы образовалась. Многие бы подумали: «Вот, он живёт не лучше нас, хуже даже».

В довершение всего на столе в кухне стояли банки с монетами, собранными для меня гражданами, так как я объявил сбор медных денег у населения, желающего помочь мне выплатить «долг» Лужкову.

— Вот, снимайте, — сказал я, — я собираюсь выплатить долг, я не уклоняюсь.

У оператора лицо сделалось жалостное такое, он понял, что я над ним издеваюсь. Но мазнул линзами по банкам.

Я взял одну из банок и пошёл в кабинет.

— Вот, я собрал тут некоторые средства. Примите, пожалуйста!

— Э, нет, Эдуард Вениаминович, — Соловьёва даже зарычала от возмущения. — С этим идите в банк, мы, приставы, не уполномочены принимать наличными от граждан никаких средств.

— Я отдал банку своим парням, кажется, Коле Медведеву.

Младшая из приставов-дам сунулась было в большую комнату.

— Закрыта? — осведомилась она.

— Отчего же, открыта. Только это не моя комната, там живёт женщина, родственница хозяйки. Сейчас её нет, она в Петербурге.

— Я посмотрю, — наглая приставша вошла в комнату. Там царил полумрак, если не мрак, так как я задёрнул шторы. Два ряда вешалок с платьями удостоверяли, что здесь да, живёт женщина. И запах стоял крепкий, женских духов.

Приставша даже извинилась, пробормотав «Шущения…», и выскользнула из комнаты, а я прикрыл дверь. На вопрос идущей нам навстречу пристава Соловьёвой, что в большой комнате, черноволосая внятно ответила:

— Там только женские вещи.

Призраки Диккенса и Бальзака не отлипали от окон. Я уверен, они получали удовольствие. И естественно, они были на моей стороне, писатели же.

Журналисты втекли в кабинет, где Соловьёва дописывала свою длинную бумагу.

— Вы знаете, — сказал я, — у Карла Фридриха Мордыхая Маркса за долги в своё время в Лондоне приставы описали даже детскую колыбель.

Журналисты — кто ахнул, кто развеселился.

Пристав Соловьёва повернулась в моём офисном кресле, которое она уже описала, и нравоучительно заметила:

— Мы не описываем и не вправе этого делать — предметы домашнего обихода, как то кровати, постельные принадлежности, а также кухонные принадлежности, а также предметы, необходимые для профессиональных занятий.

— Так почему же вы описали у меня пишущую машинку, кресло, на котором я обыкновенно сижу, все телефоны: стационарный и два мобильных, и даже обогреватель? Как вы представляете я смогу исполнять свои профессиональные занятия?

— Стол мы вам оставили, — буркнула Соловьёва.

— Чтобы писать, необходим ещё и стул. К тому же вы лишили меня связи с внешним миром, как я смогу общаться с издателями, редакторами журналов? Вы оставляете меня без работы. Обогреватель мне также нужен для профессиональных занятий. В квартире плохие рамы, и потому холодно. Что я, весь окоченелый, буду лежать на столе или стоять перед столом на коленях…

Журналисты с удовольствием слушали.

— И что теперь, вы вызовете грузчиков, и они начнут вывозить описанное имущество? — осведомилась журналист из «Коммерсанта».

— Мы ничего не станем вывозить. Пока. Описанное имущество будет поставлено на ответственное хранение должнику, вот ему, — Савенко Эдуарду Вениаминовичу.

— А он может им пользоваться? — поинтересовалась журналистка газеты «Газета».

— С ограниченным правом пользования, — односложно ответила Соловьёва.

— Значит, не сможет?

Пристав не ответила. Адвокат Орлов, склонив голову к столу, писал огромными буквами свои возражения на «АКТ наложения ареста». Все лампы нагрелись, и было как в сауне. Хлопнула дверь, это ушли телеоператор из НТВ и его помощники.

Потом ушли и приставы.