В свободном полете

— Вы начали, когда вам и двадцати не было. Еще в пятидесятых…

Холли выпил и привалился к спинке стула. Веселые морщинки у него на лице стали просто морщинами, но даже теперь он больше всего напоминал долговязого неуклюжего подростка.

— Да, в пятидесятых. Передовики производства, показательные процессы, безалкогольное пиво и кринолины. Думаю, когда доживешь до моих лет, молодость всегда вспоминается будто сквозь туман — этакие кадры кинохроники, подпорченные по краям. Мне теперь приходится постоянно напоминать себе, что тогда было по-настоящему тяжело. Нынешние ребята даже не понимают насколько. Действительно не понимают…

Лоу попытался сам припомнить что-нибудь из пятидесятых, но не сумел. Кроме первого космического полета Телстара и Йигера на Х-15 в голову ничего не приходило. Англия в то время доживала последние дни под режимом Черчилля.

— Все пошло наперекосяк еще до моего рождения, и мамуля позаботилась, чтобы я об этом помнил. Мои родители были из Техаса. Пожизненные беженцы. Дедушка остался в Лаббоке, и Запата поставил его к стенке. Так что, свой счет к председателю Алю был у меня задолго до того, как все остальные вдруг обнаружили, какой гадиной он был. После смерти Дэбза Капоне сумел пролезть к власти по спинам крупных профсоюзов, и первое, что он сделал, это сторговался с Виллой, уступив ему Техас.

Как все американцы в возрасте за сорок Холли говорил об Аль Капоне так, будто знал его лично.

— Меченый со своими дружками просто взял и слопал целую страну. Неплохая получилась компания: Лонг, Лучано, Хоффа и, естественно, «палач» Гувер. Все они были не лучше буржуев-грабителей. Никто не был застрахован от автоматной очереди через дверь, а четыре часа было самое опасное время — джимены почти всегда забирали людей в четыре утра. Кто-то получал пулю после цирка, который называли судом, а кто-то не удостаивался и цирка. Счастливчики попадали на Аляску.

— Сразу после войны все было по карточкам. Солдаты возвращались домой калеками. Мы жили в деревне, где все-таки было немного полегче, но и нам приходилось голодать. Определенную часть продуктовой нормы мы должны были отдавать в пользу партии, а раз в месяц назначался день Социалистической жертвы, когда еды вообще не полагалось. Но вы посмотрите старую хронику и судите сами, сильно ли похудел президент Капоне.

— А как насчет музыки?

— Музыки? Я скажу, что тогда сходило за музыку: ебаный Марио Ланца со своими песенками про трактора и сенокосилки. Да и в кино дела обстояли не лучше. Нам показывали исключительно четырехчасовые эпопеи о Революции. Начинались они с того, как плохо было при буржуях-грабителях, которых всегда играли Сидни Гринстрит, Питер Лорре или Оливер Харди. Потом главный герой, обычно дружок Капоне — Джордж Рафт, произносил пламенную речь, призывая пролетарские массы идти что-нибудь штурмовать, что массы и исполняли в хореографии Басби Беркли. Еще речь, немного пения — и все. И вся ребятня знала, что в каждом кинотеатре сидит переодетый джи-мен, следивший за теми, кто недостаточно громко хлопал.

— Это было в Техасе?

— Нет, нас переселили во время одной из «Конструктивных миграций» Капоне. В сорок втором почти все население Лаббока погрузили в автобусы и отправили на Север, в Канзас, работать на военном заводе в окрестностях Роузвилла. Аль становился параноиком, когда речь заходила о Мексике, и принципиально не строил стратегических объектов вблизи границы, опасаясь, что мексиканцы присоединятся к Оси. Сначала отец был занят на сборке танков, но после войны завод перевели на выпуск тракторов. Мы жили в своего рода гетто, в техасском квартале. Его обитателям в то время приходилось несладко. Все помнили войну семнадцатого года, и мы так навсегда и остались «штатом, который не смог защитить себя». Я был прыщавым техасским мальчишкой, очкариком впридачу, так что мои ранние годы трудно назвать безоблачными. Остальные техасские ребята были здоровяками поперек себя шире, многие играли в футбол, а я рос худой, будто скелет. Естественно, меня выбрали главной мишенью для разных техасских шуточек. В школе был один канзасский парнишка — Мелвин Янделль, сын местного партийного бонзы, — который вечно колотил меня, а его приятели Чик Уиллис и Филли Уиспер с энтузиазмом помогали.

— И поэтому вы стали диссидентом?