В суровый край

Пастор приступил к совершению обряда. Он, видно, и сам был взволнован, и его голос, торжественно звучавший в просторном помещении, передавал это волнение тем, у кого в груди еще оставалось место для таких чувств. Мать жениха опустилась на колени и заплакала. По бледным щекам невесты катились слезы, блестевшие, как жемчужины. И она и жених от всего сердца сказали «да» и обменялись взглядами, в которых отражалось целое море любви, верности и мужества.

Что бы теперь ни случилось — они готовы все перенести!

Когда пастор закончил обряд, Яан подошел к стоявшей на коленях матери и поднял ее своей сильной рукой.

— Стоять на коленях должен я, а не ты. Я виноват, мне надо молить о прощении.

Молодая жена Яана тоже подошла к ним. Они стояли в тесном кругу, им хотелось говорить, но они могли только плакать — слезами радости и невыразимого горя…

XVIII

Ночной поезд стоит на станции, готовый к отправлению. Платформа кишит людьми, как потревоженный муравейник, — уже прозвенел первый звонок. Душно и жарко не по-осеннему. Иссиня-черные разорванные тучи громоздятся на небе, точно горы. Слабые огоньки газовых фонарей еле пробиваются сквозь непроглядную тьму.

Поезд состоит из длинного ряда вагонов — самых различных. В двух первых, которые следуют за багажным вагоном, есть лишь по два крошечных, высоко пробитых окошка с железными решетками, за которыми видны лица людей в серых арестантских шапках. По-видимому, за право смотреть в окно там идет жестокая борьба. То и дело среди смотрящих появляется новая голова, потом исчезает под натиском другого арестанта. Из окна первого вагона смотрят женские лица. И здесь идет та же борьба за право выглянуть и подышать свежим воздухом — головы то появляются, то исчезают.

В этих вагонах едут до ближайшего этапа заключенные, отправляемые в Сибирь.

На перроне, среди толпы любопытных, видны бледные, заплаканные лица провожающих — отца или матери, сестры или брата, сына или дочери, невесты или любовницы. Ведь эти люди — там, за решетками, — ведь и они были некогда членами общества, связанными с окружающим миром узами крови, любви и дружбы. Каждого из них произвела когда-то на свет, вскормила и вырастила мать, пока жизнь не втянула их в свой водоворот и не искалечила.

В толпе провожающих многие обращают внимание на плачущую женщину с двумя детьми, которая упорно борется за свое место под окном арестантского вагона. Она снова и снова становится на это место после того, как поток людей отталкивает ее в сторону. Еще упорнее борется за свое место молодой арестант, стоящий в вагоне у окна. Его голова порой исчезает, но потом опять появляется.

Мать и сын ничего уже не могут сказать друг другу.

Им хочется только смотреть друг на друга — в последний раз. Оба они чувствуют это, хотя и не высказывают своих чувств, — немая боль в их наполненных слезами глазах красноречивее слов. Разлука до гроба! Яану кажется, будто за спиной матери разверзается черная могила, стоит несчастной немного оступиться — и она упадет в нее… Что же станется тогда с этими птенцами, которые с таким испугом смотрят на стоящего за решеткой брата, покидающего их? Не увезут ли и их когда-нибудь в такой же клетке?.. Яан вздрагивает, с усилием отгоняет мрачные мысли и кричит матери:

— Погляди, что делает моя жена. Скажи ей, чтобы она не плакала.

Мать уже два раза подходила к окну, из которого выглядывает Анни. Но она исполняет просьбу сына и снова пробивается сквозь толпу к женскому вагону.

Молодая женщина не плачет. Внутренний жар иссушил ее чувства, ее глаза. Напрасно искала она в этом людском муравейнике хоть одно лицо, которое напомнило бы ей родной дом. Никого! Ее отец и сестры не явились даже на это последнее свидание. Эта больная женщина с любящим сердцем — единственная, кто ее провожает, она ее мать, она все, что Анни здесь оставляет. И, как матери, она говорит ей на прощанье: «Думай о нас, молись за нас, и мы за тебя будем молиться!»

Еще один взгляд на сына, на невестку.

Второй звонок. Сутолока увеличивается.

Собрав свои слабые силы, мать поднимает плачущую Маннь, затем дрожащего от страха Микка, чтобы брат в последний раз мог погладить их по головкам. И Анни хочет с ними проститься, но уже раздается третий звонок, отзываясь щемящей болью в сердцах людей. Кондукторы оттесняют толпу от вагонов. Поезд трогается.

— Прощай, мама!

— Прощай, сынок, прощай, Анни!

Глаза Кай горят как в лихорадке, она протягивает руки вслед уходящему поезду, словно хочет остановить его. Она рыдает с таким душераздирающим отчаянием, что все на платформе останавливаются и окружают ее.

Ослепительная молния рассекает черные громады туч. Раздаются сильные раскаты грома, земля содрогается, и в здании вокзала дребезжат стекла. Слышится глухой рокот ливня. Привокзальная площадь быстро пустеет, все спешат укрыться, только плачущая Кай продолжает стоять на дожде.