В суровый край

Однажды сани пастора подкатили к лачуге. Пастор Фрик был так закутан в огромную дорожную шубу, что из воротника торчал только кончик его длинного носа. Яан помог ему выбраться из саней и проводил в комнату, а старый седовласый кучер в ожидании пастора стал проезжать лошадь. В лачуге Яан помог пастору освободиться от шубы и высоких галош, в которых тот стоял, словно в двух колодцах.

Пастор Фрик был небольшого роста, у него было маленькое худое лицо, на котором, точно угольки, сверкали черные глазки. Этих глаз все очень боялись. Они, казалось, все видели, умели заглянуть в душу, а когда сверкали гневом, то грешников охватывала дрожь. Желтое треугольное лицо пастора было тщательно выбрито. Острый кончик носа почти соприкасался с тонкими синими губами. Редкие волосы, покрывавшие маленький череп, свисали, как змеи, почти до плеч.

Он сел у постели больной. Кай жадно глядела на целителя душ. К докторам, врачующим тело, она относилась недоверчиво, но в этого врача верила по-детски.

Чтобы не мешать им, Яан вышел из лачуги. Сердце его сжималось от тягостного предчувствия. Всем прихожанам было известно, что пастор Фрик любил в денежных делах образцовый порядок. Чтобы облегчить пастве уплату за требы, он выработал свой минимальный тариф, который, однако, был значительно выше обычного, — и всегда аккуратно его придерживался. Посещение на дому бедных больных он оценивал в рубль. Эта минимальная цена всем была известна. Богатые платили, конечно, больше, и пастор Фрик считал, что это в порядке вещей. К несчастью, Яану удалось занять у соседей для уплаты пастору всего-навсего сорок копеек. Это было плохо. Дурное предчувствие беспокоило Яана, он боялся сверкающих глаз пастора и стыдился его.

Яан вошел в комнату, когда все уже было кончено — и исповедь и причастие. Пастор Фрик быстро сделал свое дело, так как от спертого воздуха в тесной, грязной лачуге у него захватывало дух. Да и вообще у бедных прихожан он выполнял свои обязанности быстрее, чем у богатых. Он и тут любил порядок, ибо какова оплата, такова и работа. Пастор Фрик терпеть не мог несправедливости. Он подозвал Яана, чтобы тот помог ему влезть в шубу и галоши.

Когда пастор оделся и кучер подкатил к лачуге, настал срок расплаты. Бобыль протянул пастору руку — на заскорузлой ладони поблескивали два серебряных двугривенных.

— Не обессудьте, господин пастор, у меня больше нет.

Острые глаза господина Фрика, как два шила, уперлись в руку Яана, скользнули по монеткам и затем вонзились ему в лицо.

— Бессовестный, — как плетью стегнул он парня своим тонким голосом, — как ты осмеливаешься мне, своему духовному пастырю, предлагать сорок копеек! Разве это достойная плата за мой тяжкий труд? Неужели у тебя стыда нет?

Щеки Яана залились краской. Вот она, беда, которую он предчувствовал! Ему действительно было очень стыдно! Он сознавал свое ничтожество. Яан признался в этом пастору, и слезы выступили на его глазах.

— Нужда большая… Больные в доме… Работы нет… — униженно бормотал он.

Но жалобы на бедность и отсутствие работы еще больше рассердили священника. Господин Фрик хорошенько пробрал бобыля и с поразительным знанием дела доказал ему, что в нашей стране, слава богу, работа и хлеб есть у каждого, кому, конечно, не лень двигать руками и ногами, кто не забывает посещать церковь и просить у отца небесного помощи и благословения. А когда такой молодой, крепкий парень, как Яан, смеет утверждать, что у него нет рубля, он просто лжет. Если же это правда, то причиной тому непростительная лень или расточительность. Сам пастор был склонен думать, что его обманывают, и — как ни уверял его Яан, что в доме нет ни гроша — высказал это вслух.

— В таком случае принесешь мне долг в следующее воскресенье, — сказал пастор. — Ты ведь знаешь, мне платят рубль… В следующее воскресенье ко мне домой… слышишь? Стыдно должно быть тому, кто пытается обмануть своего пастора при уплате за требу.

Он, казалось, колебался — взять ли ему сейчас предложенные сорок копеек или же потребовать, чтобы Яан принес рубль целиком. Но затем, видно, подумал: что получено, то получено — и протянул Яану руку, в которую тот положил монеты.

— Итак, шестьдесят копеек в воскресенье… — С этими словами пастор Фрик вышел из лачуги.

«Каждый требует свое, даже пастор, — подумал Яан. — Единственный голодранец, которому не у кого, да и нечего требовать, — это ты».