В стране заоблачных вершин

Настало утро 1 мая. В базовом лагере состоялась демонстрация с красными флажками, которыми поначалу метили маршрут. В лагере уже не только появились свои площади и улицы, но они даже получили названия. На палатке, где жил А. Г. Овчинников, красовалась надпись «Тренерский тупик». «Хомутовскими выселками» назвали палатку Валерия Хомутова, стоявшую чуть на отшибе. Пристанище никогда не унывающего острослова и всеобщего любимца врача Света Орловского стало «Кхумбулаторией». А на палатке руководителя экспедиции кто-то написал: «Хижина д-ра Тамма».

Правда, настроение у Евгения Игоревича в тот день не было праздничным. Утром в экспедиционном дневнике он сделал следующую запись: «Пока это был самый страшный день (точнее, ночь) экспедиции. Мысловский — Балыбердин с 6 часов вечера перенесли связь на 8 часов вечера, так как еще работали на маршруте. Но ни в 8 часов, ни в 9 часов вечера, ни… даже до 8 часов 30 минут утра на связь не вышли. Я всю ночь пролежал с рацией. Что тут было! Но виду, кажется, не подал».

В предыдущие дни восходители неоднократно, по два-три раза переносили последний сеанс связи, и он проводился не ранее 9 —10 часов вечера. Для тех, кто оставался в базовом лагере, это было связано с дополнительной нервной нагрузкой, но сами восходители, выполняя неимоверно изнурительную работу, каждый раз большой ценой все-таки «выжимали» дневное задание до конца, закладывая будущий успех экспедиции и свой. «Володя — кремень, — думал Е. И. Тамм, — но как, должно быть, трудно Мысловскому, ведь ему очень мешает спокойно работать мысль о запрете на восхождение».

Утром, после того как восходители поздравили друг друга с праздником, они, связавшись с Е. И. Таммом по рации, получили радостное известие: вслед за ними поднимается группа Иванова, которая поможет кислородом. Затем Мысловский отправился за оставленным рюкзаком, а Балыбердин, нагрузившись веревками и «железом», продолжил обработку маршрута. Минувшей ночью он впервые пользовался кислородом.

С рюкзаком Мысловский уже почти дошел до лагеря. Ему оставалось пройти еще две с половиной веревки. Впереди был трудный вертикальный участок стены с очень маленькими зацепками. Балыбердин дал Мысловскому свой зажим, который в тот день был ему не нужен. И тот решил им воспользоваться, чтобы ускорить прохождение стены, но в спешке не отрегулировал длину репшнура. Перильная веревка шла слева направо по стене и имела большую слабину. После второго шага Мысловского маятником отбросило на гладкий участок стены. Оба зажима сразу же подошли друг к другу, и, пока, раскачиваясь на веревке, он искал зацепки, они примерзли к заиндевевшей веревке. Ему никак не удавалось разъединить зажимы. Он попытался разгрузить нижний зажим, но не мог подтянуться на руках — слишком тяжелым был рюкзак, и он повис почти горизонтально. Рюкзак оттягивал плечи, не давал отдышаться и собраться с силами. Он почувствовал, что начинает терять сознание. В глазах запрыгали зайчики. И тут перед ним промелькнул образ близкого друга Славы Цепнева, который в 1965 году также повис на узле и погиб. Но вместо отчаяния Мысловского охватила злость.

Он понимал, что за жизнь надо бороться до конца. И решил, что сначала следует освободиться от тяжелого рюкзака. Сняв рукавицы, он с трудом расстегнул ремень рюкзака. Руки закоченели от холода, но он все время торопил себя, приговаривая: «Быстрее! Можно не успеть!» И вдруг он понял, почему задыхался: оказывается, кончился кислород. Хотел снять маску, а руки заняты. Кое-как Мысловский перебросил рюкзак на согнутую в локте левую руку и попытался правой пристегнуть его к веревке, но куда там. Задыхаясь под маской и буквально рыча от собственного бессилия, он опустил вниз левую руку — и рюкзак, оборвав кислородный шланг, полетел вниз, унося с собой запасные рукавицы, фотоаппараты, веревки, карабины, кошки, кислород…

Сорвав маску, он выбрался на полку и в изнеможении лег. И только тут заметил, что пальцы на руках побелели. Мысловский немного отдышался и пошел в лагерь.

Балыбердин вернулся с маршрута только около 8 часов вечера. Он один навесил четыре веревки в добавление к одной, которую успели протянуть Юрий Голодов с Алексеем Москальцовым. Половина пути к пятому лагерю была обработана. А участок этот не из легких — вертикальные стенки чередовались с длинными острыми гребнями. Главная опасность — не сорваться вместе с внезапно обвалившимся карнизом. Для организации хотя бы какой-то страховки приходилось вырубать из снега тумбы диаметром до 2 метров и обвязывать их веревкой.

У Мысловского на пальцах рук набухли пузыри, некоторые из них полопались, Балыбердин помог ему залепить их пластырем. Сильная ноющая боль не давала Мысловскому спокойно спать. На такой высоте — 8250 метров — и здоровый человек не получает желаемого отдыха, а тут еще его мучила непроходящая боль, мешала нервная и физическая усталость…