В стране слепых

Деннис покачал головой.

— Здесь с полдюжины событий, о которых я никогда не слыхал.

— Вот плоды современного образования. Теперь никто не учит тому, что для наших прапрадедов разумелось само собой. Я считаю, все это началось с Томаса Дьюи, когда он выдумал обучать чтению целыми словами. — Сара постучала ногтем по фамилии Дьюи, стоявшей в списке. — Английский — не китайский, его так не выучишь, ничего не выйдет. Неудивительно, что половина детей в стране растут, в сущности, безграмотными. Мои собственные учителя — по крайней мере некоторые — сами были не слишком грамотны.

— Держу пари, что они все-таки имели педагогические дипломы.

Сара фыркнула.

— То есть знали все, что положено, о том, как обучать, кроме одного — самого предмета.

— Когда я был в аспирантуре, один профессор педагогики уверял меня, что это и не обязательно. — Сара недоверчиво взглянула на Денниса, он пожал плечами и добавил: — Честное слово, я это не выдумал.

— Так уж устроены люди. «Если я этого не знаю, значит, это не важно». Спроси любого инженера о правилах стихосложения или любого поэта о сопротивлении материалов, и ты получишь такой же ответ.

В который уже раз Саре подумалось, что у нее-то жизнь сложилась совсем иначе.

Деннис, усмехнувшись, показал на листок.

— Или спроси любого архитектора о факторном анализе. Видишь, здесь внизу, где конец оторван, написано: «Попробовать ортогональный факторный анализ».

— Ортогональный факторный анализ? А, я его проходила в курсе социологии. Это — статистический метод, им выявляют социально-экономические группы в обществе. Каждая группа определяется совокупностью взаимно коррелирующих параметров в п-мерном пространстве. По-моему, этот метод применяют еще и в антропологии.

Деннис посмотрел на нее, подняв бровь.

— Вот как? — Он снова перечитал записи на листке. — Тут против каждого пункта стоит цифра — 1, 2 или 3. Наверное, это и есть три твоих «ортогональных фактора». — Он сложил листок и сунул его в карман рубашки.

— Ладно, попробую разобраться на досуге. Может, и выясню, что все это значит.

По черной лестнице они спустились на первый этаж. На лестнице было темно, под ногами хрустели обломки штукатурки.

— Послушай, — спросил Деннис по дороге, — если образование у нас такое плохое, то почему ты такая умная?

Сара остановилась и посмотрела на его смутный силуэт в полумраке.

— Потому что я не позволила себя обмануть! — резко ответила она. — Все, что мне досталось, приходилось вырывать с боем. Из-за того, что я женщина. Из-за цвета кожи. Я не могла позволить себе роскошь остаться недоучкой!

— Видит Бог, Сара, я не хотел тебя обидеть. Ты же меня знаешь. У меня тоже были… нет, конечно, не такие трудности. Но ведь от богатых бездельников и не ожидают, что они будут особенно стараться.

— Знаю, Деннис. Не твоя вина, что ты родился и белым и богатым.

— Ну, я же попросил прощения. Просто мне кажется, что ты обо всем знаешь намного больше всех, с кем я знаком.

— Бралась за все, но ничему не выучилась, — хмыкнула Сара. — Ты прав, извини, что я на тебя накинулась. — Она отвернулась. — Наверное, у меня чересчур развита шишка любопытства, вот и все.

Но она знала, что так было не всегда. Когда-то ей, как и ее подругам, доставляло удовольствие плыть по течению — и на уроках, и в жизни. Она и в школу-то пошла только потому, что этого требовали закон и ее родители.

— Если не ошибаюсь, это случилось в пятом классе, — Сара провела пальцем по грязным перилам. — Нас повели на экскурсию в Музей науки и промышленности. Это было… ну, в общем, ужасно давно.

Она явственно увидела, как бегала тогда от экспоната к экспонату, широко раскрыв глаза от восторга, — негритянская девчонка из трущоб Чикаго с тугими косичками, едва умеющая читать. В музее были выставлены всевозможные вычислительные машины — от старинных клавишных арифмометров до новейших настольных компьютеров. Там стояла огромная модель сердца, внутрь которой можно войти. Там лежал камень, доставленный с Луны!

— Это было как ледяной душ, — сказала Сара.

Экскурсия потрясла ее, словно разбудила от спячки. Даже сейчас, столько лет спустя, она ощутила дрожь возбуждения, охватившую ее тогда.

— Передо мной открылся огромный потрясающий мир, о котором учителя мне ничего не говорили! Вот почему… — Сара смущенно пожала плечами. — Вот почему я принялась изучать этот мир сама. Я убегала с уроков, чтобы посидеть в публичной библиотеке, а потом в библиотеке Чикагского университета.

Чтобы ее туда пускали, приходилось идти на всевозможные хитрости: никто не верил, что негритянская девчонка приходит сюда читать.

А она читала все подряд. Об африканской музыке и о физике, о праве и медицине, об истории Китая и статистике, о немецкой философии и компьютерах — все подряд, без всякого разбора. Некоторые из ее друзей — те, кто знал, чем она занимается, — недоумевали, зачем это ей надо. Какую пользу она собирается из всего этого извлечь? Такие вопросы внушали ей презрение, как и то безразличие, которое за ними крылось. Какую пользу? Просто она хотела стать образованной, а не дрессированной.