В стране мифов

Пан начинает играть на своей сладкозвучной свирели,
Влажной губою скользя по составным тростникам.
И, окружив его роем, спешат легконогие нимфы,
Нимфы деревьев и вод, танец начать хоровой.
………………………………………………
Звонкоголосые к богу сбираются горные нимфы,
Пляшут вблизи родника темноводного быструю пляску,
И далеко по вершинам разносится горное эхо.

Едва наступит знойный полдень, удаляется Пан в лесную чащу или пещеру и там отдыхает. И тишина опускается на землю. Как писал Тютчев:

Лениво дышит полдень мглистый,
Лениво катится река,
И в тверди пламенной и чистой
Лениво тают облака.
И всю природу, как туман,
Дремота жаркая объемлет;
И сам теперь великий Пан
В пещере нимф покойно дремлет.

А по вечерам находит на него нередко тоска. И тогда он прячется в лесной чаще и изливает свою печаль в нежных звуках свирели. Никто не сравнится с ним в игре на инструменте, который он изобрел. А случилось это так.

Увидел однажды Пан гордую и неприступную нимфу Сирингу и полюбил ее. Многие нимфы становились его подругами, и их не смущал его, мягко говоря, непривлекательный вид (быть может, он вполне компенсировался «божественным» положением Пана?), но Сиринга не скрывала своего отвращения к хвостатому, козлоногому, украшенному рогами богу и всячески избегала его. Долго преследовал ее Пан, стремительно убегала от него нимфа, пока не преградила ей путь река. Стала молить она речного бога спасти ее, и тот превратил ее в тростник. Остановился Пан, прислушался. И почудились ему томные, жалобные звуки в шелесте тростника, колебавшегося на ветру. Опечалился бог, срезал несколько тростинок, сделал из них свирель и назвал ее сирингой.

У этого инструмента необычная судьба. Сначала это была простая семиствольная дудка из трубочек разной длины (они располагались так, что одна была короче другой), наискось скрепленных воском. Греки именовали ее флейтой Пана, на Руси называли цевницей. Ее любили в народе, ей посвятил вдохновенные строки Пушкин в стихотворении «Муза»:

В младенчестве моем она меня любила
И семиствольную цевницу мне вручила.
Тростник был оживлен божественным дыханьем
И сердце наполнял святым очарованьем.

Сначала в трубочки дули губами и проносили инструмент мимо рта, вроде современной губной гармошки. Потом число стволов увеличилось, они стали длиннее, толще, музыка сделалась богаче, разнообразней, а исполнителям пришлось туго: слишком много воздуха требовал инструмент, слишком ограничены возможности человеческих легких. Кажется, только одному музыканту удавалось управляться сразу с сотней трубок. Но ведь это был одноглазый великан — Циклоп, сын самого Посейдона.

На помощь пришли мехи — подобные тем, что раздували в кузнечных горнах. И получился… простейший орган. Этот великий потомок маленькой свирели (а ему уже около четырех тысяч лет!) стал позднее и поныне остается самым могучим, сложным и необыкновенно богатым инструментом, способным звучать как целый оркестр.

И кто знает, чем бы закончилось состязание между Паном и Аполлоном, если бы златострунной лире предводителя Муз противостоял полнозвучный, многоголосый наследник сиринги! А там, увы, пастушескому богу пришлось покинуть поле сражения побежденным — Музы не оценили его искусства, а мнением нимф и простых смертных судьи не интересовались.

Правда, Пан мог утешиться другим. В представлениях людей постепенно официальные боги-олимпийцы теряли былую популярность. На первый план выдвинулись божества, связанные с Землей и земными силами. Аполлону по-прежнему предоставляли заниматься искусством, а вот кормильцем, спасителем стали почитать именно Пана. Его называли и «величайшим», и «многомилостивым», «царем» и «господином», в нем видели воплощение всей природы, всего космоса, а в его свирели — источник всеобщей гармонии, музыки небесных сфер (по случайному созвучию «пан» по-гречески значит «все»!).

Можно вообразить, в какое отчаяние привело людей известие о его смерти.

Однажды, рассказывает Плутарх, в царствование императора Тиберия (I век), в Италию из Пелопоннеса направлялся корабль. И вдруг с одного из островов кормчий услышал голос, призывавший его. Трижды разнеслось над волнами его имя.

«Я здесь. О чем ты спрашиваешь? Чего ты хочешь от меня?» — с дрожью спросил рулевой.

«Возвести о том, что великий Пан умер!»