В стране чудес

У Яна Станислава были страшно кривые ноги. О таких говорят — «на бочке выпрямляли». Как-то во дворе кто-то из ребят сообщил, что в близлежащей школе сидит балетная комиссия и приглашает детей на просмотр. Что нам мешает, сказал Янек и выбросил окурок в мусорку. Перед комиссией как раз предстали Пётрек с Копинской и Хенек, отца которого переехал трактор. Стол в гимнастическом зале был накрыт скатертью, на нем — вода в бутылках с отскакивающей крышечкой. Толстые пальцы директора школы обхватывали стакан, принесенный по случаю из конуры дворника. Дорогие гости, прибывшие аж с Медовой, уважаемые дамы и господа смотрели на стадо тощих ребят в трико, выделывающих где-то увиденные пируэты. Этакий показ типа «как мы себе представляем балет». Присутствовали также девчонки с мамашами, которые, наверно, с малолетства мечтали о пуантах и вывихнутых щиколотках. Выглядели как примерные ученицы, умеющие вытягивать тело в струночку. И вот меж них появляется Янек. Встал он перед столом и попытался выпрямиться. По залу прокатился приглушенный хохоток. Слишком коротковат свитер, изношенные кеды. Ну и ноги. Один из комиссии так даже привстал и молча воззрился на паренька, будто тот ему плюнул в лицо или надел майку с надписью «Балет — это дерьмо».

А другая дама так начала буквально верещать: «Вон отсюда, иди футбол гонять, с такими-то ногами!».

Теперь и у меня такие же ноги, хотя они скорее похожи на отцовские. Тоже не очень-то прямые, вывернутые какие-то, со странными голенями, как две ветки. Просто у меня совершенно не девичьи ноги. Если б я ходила в платьях, все бы сразу заметили — телка-то поддельная, сказали бы. Нету у меня блондинистых локонов, сладкого взгляда да и ножкой дрыгать не умею.

Это как наследие людей, не имеющих задатков к балету: высок порог для дворовых ног.

Так и в ловушку сравнений легко попасть. Что, мол, я на него похожа, одинаковое чувство юмора, вечно что-то себе под нос мурлыкала и была его любимой внучкой. Ну, была и была. Только, когда он позвонил во вторник 23 августа, в обед приблизительно, фиг была на него похожа, исключено, ничего ему не сказала, только что-то там пробормотала. И исчезла.

Со временем это выглядит как выжимка из памяти

как-то он мне сказал…

как-то он мне дал…

посмотрел на то посмотрел на это

и еще

последний разговор

алё это пани редактор?

Де-е-е-е-д

ну, ладно, кончаю дурака валять, только не забудь вытащить грибы

из сумки

и разложить в духовке

или прямо на газете

а то

бабка два кило грибов загубила, плесенью пошли

а я ему

де-е-е-е-д

а он будто опомнился

потому как говорит: а что ты сейчас делаешь

а я: работаю

а он сразу: тогда не буду мешать

и всё

а теперь я могу вдоволь наговориться

с кем?

да ни с кем

поезд ушел, на один телефонный звонок опоздала

В углу на веренде стоит шезлонг. Обычно там два стояли. В одном сидел он, в другом — я. И пили пиво. Или чай после завтрака. Напротив был огород, потом шли кусты и маленький пруд. С шезлонга можно было наблюдать за птицами, как они подлетали к воде и купались. Как перелетали через ворота и с любопытством ходили по траве. И все такое. Короче, природа. Можно было часами смотреть и чувствовать, как мысли проплывают в голове, не вызывая ненужного беспокойства.

В ту ночь, когда прокурорша уже составила все документы и когда так страшно лил дождь, было начало второго, молнии кинжалами пронзали небо и бушевали в сосновом бору, в ту ночь, я тоже уселась в шезлонг. Рядом играло «Радио Зет», но я, как только вошла, сразу его выключила. Теперь у меня все время в голове бренчит их заставка: «Радио-о-о Зэ-э-эт». Но тогда я села и смотрела в темноту кустов. И вдруг стало тихо-тихо, и вспышка, как прожектор на съемках фильма, осветила угол участка. Внимание, начинается последний акт спектакля об уходе. Двое мужчин склонились над дедом и засунули его тело в чехол. И было так: тишина, эта неслышная ослепительная молния и среди наступившей тишины звук застегиваемой молнии на чехле. Тело тогда наподобие шикарного костюма, который висит в шкафу для особых случаев. Хотя, как в чемодане, спрятано вместе с головой. И в морг.

Этот звук так отозвался у меня в голове, что я почувствовала, как кто-то взрезает мне живот и застегивает его на молнию или как будто навсегда захлопывает мне черепушку. Захотелось что-то закричать, но я не знала что.

Я собиралась подбежать к ним, но было уже поздно. И вот так я сидела в шезлонге, и оказалось, что дед сидит рядом. Смотрит вместе со мной на все это и не знает, что делать.

Вот тогда я перестала бояться.

Может, стоило бы по-другому начать рассказ? Например, так: когда бабушка позвонила в полицию в Добром, то потом перезвонила мне: «Плохи дела, дед не подходит к телефону. Что-то стряслось. Еду туда».

«Я тоже», — сказала я. И не успела еще туфли надеть, как сползла по стене в прихожей и спрятала лицо в ладонях. Ведь могло случиться все, что угодно. Мы уже это понимали. Я еще подумала: о нет, теперь-то я точно буду часто ездить в Минск-Мазовецкий, там больница, его, наверно, туда положат. Может, инфаркт, может, еще что.