В среду пошел снег

- Проходи, дядь Кирюха, - по-барски заявил Степан. - Щас почтальон придет, посылку

принесет. Чай пить будем. Батя звонил.

У Снарядова подкашивались ноги, но он заставил себя пройти в коридор и дальше на

кухню. Отчего-то линолеумный пол показался ему слишком мягким. Присмотревшись,

он понял, что пол действительно размяк, как асфальт от жары. Каждый раз, делая шаг, он

физически ощущал, как линолеум расступается под его ногами подобно слизи.

На кухне было жарко. Вовсю ревело пламя в колонке, бежала вода, кипел чайник. У окна

торжественно и прямо восседала Ольга Александровна. Была она одета в халат и в сапоги

отчего-то.

Степан хозяйским жестом указал Снарядову на табурет. Подле табурета стоял стул,

неуместный на крошечной кухне.

- Это для бати, - вязко заявил Степан. - А ты, дядь Кирюх, садись вот-тко на табуре-тко, -

он заржал в восторге от своей шутки. Зина угодливо хихикнула и кокетливо повела

плечом.

- Мухи тут, - плоско произнесла Ольга Александровна. - Голуби по окнам ходят, клюют

подоконник днем и ночью. Ночью звонок был, Кирилл. Степка трубку снял и, как был,

сразу в обморок. Я же ему не говорила, берегла. Семен звонил. Так... плохо слышно, почти не различить, флейты как будто играют, какую то не то музыку, не то... Сам черт не

разберет... - она всхлипнула. - А он и говорит мне... Мужайся, говорит, завтра почтальон

придет, принесет посылку. И все, пропал.

А я знаю, - с торжеством заявила она, вскинув голову, - что в посылке той будет! Мы все

должны быть здесь сегодня. В любую секунду. .

Раздался звонок.

И Снарядов тотчас же понял, что ему надобно бежать поскорее из этой гниющей квартиры

на кладбище, раскопать могилу Бальтазарова, вытащить покойника и разрубить его на

части, разрубить и отдать на съедение голубям, потому что все происходящее правда и

грядет беда. Предчувствие ужаса захлестнуло его, ноги тотчас же стали ватными, в голове

заклекотали голуби и запищали волынки и дудки. Бежать было поздно.

- Го-о-о-го-го! - загоготал Степан и тяжело помчался к входной двери, проваливаясь в

разжиженный пол по щиколотку.

Послышался шум, в воздухе пахнуло озоном, и тотчас же запах поменялся, стал приторно

сладким, удушливым.

- Меркаптан, - равнодушно протянула Ольга Александровна. - Я практику проходила в

больнице... Я стариков... Я знаю. Она устало улыбнулась Снарядову. - Все хорошо,

Кирилл, скоро все кончится.

В прихожей громыхнуло так, что табурет под Снарядовым заходил ходуном. После кухню

накрыло еще одной волной смрада и чей-то низкий бас, на грани слышимого диапазона,

изрек: «Доставлено». Тотчас же хлопнула дверь.

Спустя несколько секунд в дверном проеме появился Степан. Волосы его были

взъерошены более чем обычно, в глазах застыло тоскливое выражение жути.

- Вот, - протянул он небольшую коробку, заклеенную скотчем. - Я и расписался, а как же!

Коробка выпала из его рук и гулко ударилась о пол. Капли расплавленного линолеума

брызнули во все стороны. Одна из них попала на щеку Снарядову. Он с омерзением

смахнул ее рукой, ощущая гнусное тепло и онемение, растекающееся по тем участкам

кожи, что соприкоснулись с субстанцией.

Ольга Александровна встала, подошла к коробке и подняла ее с пола. Вернулась на свое

место. Села, пристроив коробку на коленях и, глядя в окно, за которым бесновались

голуби, принялась разрывать картон руками.

«Нельзя этого делать, ведь нельзя! - завопил кто-то в голове Снарядова, - нужно сжечь, отдать птицам!» Но он не сделал даже и попытки встать, настолько сильным ужасом было

сковано его тело.

- Давай, мать! - заорал Степан, - открывай ужо!

- Открывай ужо! - пискнула омерзительная его девка.

Ольга Александровна наконец справилась с неподатливым картоном и разорвала коробку.

Из коробки вылез Семен Владимирович Бальтазаров.

На мгновение все смешалось. Ольга Александровна глядела на мужа, сидящего у нее на

коленях, со смешанным выражением ужаса и 2обожания2 на лице. При этом она издавала

странные звуки, отдаленно напоминающие мышиный писк. Сын Степан, побагровев

мордой, ревел: «Батя! Батя вернулся!» И пятился задом. Зина вместе с ним верещала:

«Батя! Батя!»

Снарядов не отрывая глаз смотрел на своего покойного друга. Умерший был одет в тот

самый костюм, в котором его похоронили, из кармана, впрочем, торчала начисто

обглоданная куриная кость. На бескровном лице его выделялись горящие, насыщенные

чернотой глаза. В остальном покойник имел вид цветущий и самодовольный. И

удивительно ЖИВОЙ.

- Будя! - рявкнул Бальтазаров, и наступила тишина. Медленно, степенно поднялся Семен

Владимирович с колен супруги и потянулся как довольный кот.

«Да он же подрос! - в ужасе взбреднул Снарядов, - сантиметров на десять как… Что

же»…

Бальтазаров метнул в него дикий взгляд и ухмыльнулся, обнажив длинные желтые клыки.

Погрозил пальцем, взглядом окинул кухню, на секунду задержавшись на окне, за которым

тучей вихрились голуби, взрыкнул было, но тотчас же повернулся к колонке и заулыбался

своей жуткой зубастой улыбкой.

- Огонь, хорошо, это хорошо, - забубнил он. - Ну! - и он уселся на стул, предназначенный