В созвездии трапеции

А Юра в это время, ссутулясь, идет по широкой улице Садового кольца, не замечая ни снега, ни редких пешеходов, спешащих куда-то с чемоданчиками и свертками под мышкой. Хотя он и выпил у Нестеровых несколько рюмок коньяку, но чувствует себя совершенно трезвым. Он даже не ощущает никакой обиды ни на кого и вообще, кажется, не думает ни о чем. Просто идет куда-то без определенной цели…

Сквозь морозные узоры на стеклах причудливо светятся окна домов. "А ведь это все картины… Не завершенные картины, задуманные каким-то сумасшедшим художником, — рассеянно думает Юрий. — Все нереально, как у абстракционистов, но в красках художник этот понимает толк…"

И вдруг кто-то сзади берет его за локоть. Но Юрий не оборачивается даже.

— Ты куда это? — слышит он очень знакомый голос. — Тебе же совсем в другую сторону.

Ну конечно же это Антон.

— А я вовсе не домой, — не поворачиваясь к нему, произносит Юрий.

— А куда же?

— Так просто…

— Ну, знаешь ли! — решительно дергает его за руку Антон. — Это уж черт знает что! Обиделся, значит, приревновал? И не стыдно тебе за эти зоологические чувства? Эх, Юра, Юра, первобытный ты человечище! Ведь я за тебя там у них сквозь землю готов был провалиться…

А Юрия будто и не касается все это. Он идет, попрежнему понурив голову, и, кажется, не слышит даже, что говорит ему Мушкин.

— И ведь абсолютно никакого повода для ревности Маша тебе не подала, — продолжает Антон, — а ты…

Он еще долго поносит Юру, называя разными обидными именами и сравнивая с приходящими ему на память литературными персонажами ревнивцев. Видя, однако, что его не пронять, Антон меняет тактику.

— Да ты что — спишь, что ли, на ходу? — встряхивает он своего друга. — Флегматик несчастный! Да я бы на твоем месте, если хочешь знать, скорее бы кулаком по столу там у них стукнул, чем так вот…

— А по какому поводу? — оживляется вдруг Юра. — Не было для этого повода. Сам ты только что говорил… Да если бы и был? Разве Маша в любви мне клялась когда-нибудь? Или хотя бы понять дала, что я для нее что-нибудь представляю? Так чего же ты тогда требуешь от меня, чтобы я там у них кулаком по столу стучал? Этого только еще и не хватало! Просто мне вдруг очень грустно стало, и я решил незаметно уйти, чтобы никому не портить настроение.

А на другой день, как только Маша Зарницына приходит в цирк, она сразу же начинает спрашивать у всех, не видели ли они Юру Елецкого.

— Вроде был тут недавно, — неопределенно отвечает кто-то из униформистов.

Она ищет его по всему зданию цирка и не находит. Не видно нигде и Антона Мушкина. Машины братья, хорошо понимающие ее состояние, пытаются помочь ей найти Юру, но и им это не удается. Они хотя и не говорят ей ничего, но по мрачным взглядам их она догадывается, что осуждают ее за что-то. Ей очень хочется спросить их: за что же? Но она не решается произнести вслух этих слов, хотя и сама не вполне отдает себе отчет, в чем же именно она провинилась. И все-таки какое-то подсознательное чувство вины перед Юрой не покидает ее…

Обнаруживает она Елецкого лишь на другой день в старом здании цирка. Он выполняет там какую-то не очень срочную, а может быть, и вовсе ненужную работу, уединившись в одной из комнат верхнего этажа. Когда Маша входит, он даже не поворачивается в ее сторону, хотя всем своим существом ощущает ее присутствие. Некоторое время она молча стоит за его спиной, а он бессмысленно водит кистью по загрунтованному белой краской холсту.

— И вам не стыдно?.. — чуть слышно произносит наконец Маша.

— Да, очень, — все еще не оборачиваясь, покорно молвит Юра.

Маша и не ожидала, конечно, никаких упреков, так как достаточно хорошо знала его, но такая покорность совсем обезоруживает ее. И все, что она хотела сказать ему, кажется ей уже не нужным теперь.

А Юра вдруг оборачивается и говорит так возбужденно, как, пожалуй, никогда еще с нею не говорил:

— Я, конечно, настоящий кретин! Не знаю даже, как еще себя назвать… И очень хорошо, что вы меня нашли, сам я просто не смог бы показаться вам на глаза…

К концу января сценарий циркового представления, написанный Елецким, Мушкиным и Анатолием Георгиевичем, утверждается наконец и принимается к постановке.

В новом здании цирка уже готовы теперь все четыре манежа. Один из них, как и обычно, находится наверху, в центре зрительного зала, а три — в нижнем помещении. Специальными механизмами они тоже поднимаются вверх, меняясь местами. Собственно, это даже не манежи, а площадки, приспособленные для ледяных ревю, водяных пантомим и конных номеров.

Главный режиссер решает начать репетиции новой программы на нескольких манежах одновременно. До премьеры времени мало, конечно, но Анатолий Георгиевич объездил многие цирки и пригласил для участия в новой программе тех артистов, номера которых подходили по сценарию. Их нужно было лишь несколько видоизменить в соответствии с сюжетом задуманной постановки.