В Советском Союзе не было аддерола

Я вообще-то родилась и выросла в стране, где однажды две зимы подряд не было света и горячей воды, где чайник кипятили над костром на улице, а спали в зимней одежде. А однажды на моих глазах четырнадцатилетний (хотела сказать мальчик – куда там) русский muzhik забил другого до полусмерти монтировкой из-за пачки сигарет. Ну а потом мне досталось эмигрировать, и на день третий, рассматривая с верхней полки двухъярусной железной кровати потолок барака номер шесть и чувствуя, как Данте и Шекспир растворяются за колючей проволокой лагеря для этнических немцев – переселенцев из Казахстана и прочей новоевропейской шпаны, я решила послать всех вас к черту. Потому что я не буду пятисортным гражданином второсортной эпохи лишь потому, что вы так сказали, и не буду проверять, сколько лет мне понадобится, чтобы меня в этом убедили. Я буду отрицать одну эмиграцию другой, следующей, и превращу эту бесконечную потерю в метафору, потому что тропы впечатываются в душу сильнее, чем слова, я это знаю, это моя профессия. Я буду передвигаться бесконечно, не задерживаясь надолго ни в снобистской разнеженной атмосфере Оксфорда, ни в кукольном Бамберге, ни в свежем и жестком Грозном, потому что теперь каждое расставание укрепляет мою решимость и делает меня еще более опасным солдатом моей группы. И вот теперь я благодарю Америку за то, что в этой стране никто не смотрит на меня как на чужую, потому что здесь чужой и родной – это одно и то же. Но я честно предупреждаю, что и это временно, и это опасно, потому что я не задержусь ни здесь, ни где угодно еще. Мы все не задержимся.

Так что прошу прощения за то, что я отвлекла вас от решения очень важных мировых проблем. Просто подумала, что стоит указать на ту проблему, о которой вы еще не подумали. Может быть, я хочу, чтобы вы разрушили нас, пока мы еще не подняли голову; может быть, еще каких-то пять, десять лет – и станет поздно. Может быть, я хочу, чтобы мы проиграли, потому что тогда мы все обретем дом и покой. Может быть, мне надоело мириться с тем, что боль – это нормально, что боли – нет. И да, конечно, прошу прощения за тон. В двадцатом веке приходилось кричать о наркотиках и сексе, чтобы быть услышанными. У нас свои слова и угрозы, но все равно приходится заимствовать интонации у Паланика и Эллиса, если не у Павлика Морозова (простите, плохая ассоциация), чтобы заставить кого-нибудь оторваться от иллюзии демократии, свободы речи и прочей ерунды.

Вам есть что сказать в свое оправдание?

2014–2015

Жизнь на взлет Рассказы

Тиндер и кроме

На часах было без пятнадцати пять. В соседней комнате Смирнова стучала по клавиатуре, выстукивая свое заявление на продление стипендии. Она пропустила дедлайн, дважды, и это был ее последний шанс продолжить обучение в Колумбийском университете. В противном случае ее ждал родительский дом в Канзасе и, при лучшем сценарии, second-tier колледж[13] при перепоступлении в следующем году. В последний раз я видела, чтобы она спала или ела, приблизительно тридцать часов назад.

По сравнению со Смирновой у меня все было отлично.

Я натянула поверх домашнего платья толстовку Adidas Originals (в этом сезоне их продавали в Urban Outfitters, и пол-Нью-Йорка ходили как никогда не виденная мною Россия в девяностыe), надела кеды, взяла очки и на цыпочках прошла в соседнюю комнату.

– Тебе что-нибудь принести?

Ксения отодвинула в сторону клавиатуру и положила голову на стол. Глаза у нее были красными от слез и недосыпа. По всей комнате были разбросаны скомканные салфетки, пустые картонные коробки от китайской лапши и обертки от сэндвичей из кафе Али на углу, перемежающиеся пустыми кружками из-под кофе.

– Лемецкая, – медленно произнесла Ксения, – я умираю. Я так хочу спать.

– Много еще?

– Почти все. Три страницы осталось.

– Через сколько будем читать? Я схожу погуляю пока.

– Давай часа через два. Ты к Али? Возьмешь мне багет с пастрами? И еще, Лемурчик, у меня там стирка должна закончиться, переложишь в сушилку?

Я хотела было собрать чашки, но подумала, что смысла в этом нет – все равно к концу вечера все будет выглядеть точно так же, лучше уберем все потом. Из банки, в которой мы держали двадцатипятицентовые монетки для стиральных машин, я взяла восемь штук и вышла из квартиры.