В союзе с природой

Да никакого. Задняя доля не производит гормонов вообще. Она — их своеобразное хранилище, накопительница того, что синтезировано и самим гипофизом, и его непосредственным «начальством» — гипоталамусом. Здесь «складируются», например, вазопрессин и окситоцип — гормоны, участвующие в регуляции водно-солевого обмена и в поддержании тонуса сосудов. Их секретируют ядра гипоталамуса, а распоряжается ими гипофиз, получающий соответствующие приказы от головного мозга в зависимости от нужд и потребностей организма. Нарушен, например, в результате стресса водно-солевой режим организма, гипофиз тотчас отправит на подмогу «скорую помощь» в виде изрядной порции вазопрессина и окситоцина. То есть адаптивные системы проявят свои уникальные способности непосредственно вмешиваться в приспособительные процессы, регулируя и даже восстанавливая их вновь. Так было всегда, на всех этапах эволюции Homo sapiens как биологического вида. И оттого, что человек не знал, за счет чего именно ему удается выжить в экстремальных условиях, четкость работы адаптивных систем не менялась. Однако стремление узнать, понять, что происходит внутри этих систем, какие скрытые процессы позволяют им преодолеть, казалось бы, непреодолимое, всегда сопутствовало человеку. Взять хотя бы эпифиз. Его функции и сегодня не вполне разгаданы наукой. Предполагается, например, что шишковидная железа позволяет организму безошибочно ориентироваться в смене времени, настраиваясь то на день, то на ночь. Еще в античную эпоху эпифизу врачи уделяли столь большое внимание, интуитивно чувствуя его роль и значение в нормальном функционировании всех органов, что здесь «поселили» вечную душу. Правда, времена пристального внимания к эпифизу сменялись столетиями забвения. И еще сравнительно недавно медики многих стран сошлись во мнении, что-де эпифиз — чуть ли не атавистический орган, как аппендикс, не имеющий никакого значения в физиологических функциях организма. Но жизнь, наука и стремление понять самого себя открывают человеку все новые тайны.

Придет время, я в это очень верю, и мы узнаем еще не один секрет этой железы. Как узнали, рассекретили и поставили на службу практическому здравоохранению тайны и возможности тимуса — «железы загадок». Официально это событие зарегистрировано в 1976 году. Именно тогда в кубинском госпитале в Камагуэйе советский хирург Юрий Иванович Морозов впервые в мировой практике осуществил три трансплантации (пересадки) тимуса, открыв новую страницу в восстановительной хирургии. Сегодня пересадкой этой железы врачуют во многих странах мира самые страшные недуги, а смысл операции понятен всем: пересаженный тимус, как хороший аккумулятор, вновь заряжает ослабленный жизненными бурями организм иммунитетом, вливая новые силы в механизм адаптации.

Дело в том, что, наблюдая многих безнадежных больных, более того, делая им операции, делил их всех для себя Юрий Иванович Морозов на две большие группы. Тех, кто пасовал перед болезнями и жизненными невзгодами, кого безразличие, став их сущностью, в конце концов безжалостно убивало. И тех, кто отроду не имел иммунитета, стойкости или, как принято было испокон веков говорить на Руси, кто жил без «становой жилы». Природа еще до рождения обкрадывала таких людей, обделив их крохотной железой — тимусом, ведающей в организме защитными силами — иммунитетом.

Конечно, Юрий Иванович не был иммунологом-теоретиком. Но знал о работах австралийца Миллера, доказавшего, что всеми защитными реакциями организма ведает именно тимус. Знал он и о трудах француза Грабара, американцев Петерсона, Купера и Гуда, обнаруживших, что, если удалить тимус, в крови исчезнет гамма-глобулин А — защитное белковое вещество. Но еще он знал — и это никому другому в мире не было известно, — как можно попытаться восстановить иммунную систему: пересадить больному тимус и кроветворный орган (грудину) от погибшего. При этом предстояло сразу решать несколько проблем. Он начал с первой.

…За окном госпиталя, где работал Юрий Иванович в ту пору профессором-консультантом, плыл бархатный зной. Синее небо гляделось в окна-витрины, и в тихих палатах больные ловили смех и музыку улиц. А он сидел и ждал, ждал чужой беды… Потому что смерть ребенка, даже крохотного, еще не начавшего жить, всегда горе. Но горе это могло обернуться спасением для других. И наверху, в палатах, трое чернокожих мальчишек, сами о том не ведая, ждали вместе с ним. Все трое были братьями. И все трое страдали тяжелой болезнью, имя которой атаксия-телеангиэктазия, или синдром Луи Бар. Физический и умственный урон, наносимый этой болезнью детскому организму, страшен. Такие дети почти не ходят, внезапно «забывают» знакомые слова, а жизненный предел у них — четырнадцать-пятнадцать лет, потому что тимус у них дефектный.