В СМЕРШе. Записки контрразведчика

Сомнения в правоте совершаемого, нелепость однообразных дел, полное одиночество все больше угнетают героя. Он начинает думать о бессмысленности дальнейшего пребывания в контрразведке. Толчком к решительному поступку послужило письмо с известием о гибели брата на фронте.

«Надо что-то делать, — думает следователь. — С ума сойти от этого. И имеет ли он право? Разве это работа? Это же черт знает что. Нет, его место не здесь… Надо решаться. Он шел сюда, думал, дух захватит романтика. А пришел — что за работа?» «Что делаю? Ерунду какую-то. Разве это дело?»

Он пишет заявление «об отправке на фронт». Но автор далек от идеализации героя, который не свободен от честолюбивых помыслов. «Пишу заявление. Фаины я здесь не завоюю. На фронте завоюю: или грудь в крестах, или голова в кустах».

В этот момент следователя неожиданно вызывают к генералу, неожиданно поручают важное, запутанное дело.

«К генералу вызывали редко — и первая реакция: зачем?..

Я не боялся генерала. Мысленно проверил, какие у меня проступки.

Вроде бы не было…

Я постучал в дверь. И не ожидая, что ответят, вошел. Вытянулся.

— Садись, Абрамов, — сказал генерал. Я сел.

— Видишь это дело? Я пожал плечами.

— В этом деле лежит твой орден. Правильно, Алексей Иванович?

Алексей Иванович в знак согласия медленно помотал головой.

— В общем, так, мы вот посоветовались с Алексеем Ивановичем и решили поручить тебе дело. Дело это важное, Абрамов, вот почему я и говорю, что в этом деле лежит твой орден. А может, и не один твой…

Тут Васильев подошел к делу и начал своим скрипучим голосом объяснять суть дела.

Дело прислали из гарнизона. Оно почти закончено. Нужно: навести блеск (я занимался этим), ликвидировать противоречия.

И выявить связи…»

В разных вариантах автор по-иному объяснял, почему поручили важное дело молодому следователю. Например, в заметке от 3 апреля 1963 года события изложены несколько иначе:

«Провалы партизанских операций были — и Москва взяла дело на учет.

Звонят из Москвы: когда будут вскрыты „связи“. Что же вы тянете?

А связей нет. Решили так: тихо, спокойно спустить на тормозах, как в таких случаях выходили из положения. Дело дали для наведения блеска молодому следователю. Грамотный.

Другие — поопытнее — следователи под тем или иным предлогом уклонились. Возможен брак — все уже знали, как работал вологодский оперуполномоченный.

А молодой следователь возгордился: какое дело доверили».

* * *

Писатель собирался рассказать, как сразу изменилось отношение сотрудников к следователю, когда стало известно о порученном ему деле. Если раньше они посмеивались над ним, то теперь проявляли повышенный интерес. Да и у следователя появились надежды. «Наконец-то настоящее». Ему рисовались «радужные перспективы» — успех, слава, завоюет внимание любимой женщины.

Сохранилось несколько черновых набросков, где автор довольно подробно излагает, как следователь изучает дело, листает протоколы предыдущих допросов, разглядывает фотографию арестованного.

С легкой иронией замечает писатель, как молодой следователь, не имевший специального юридического образования, использует приемы, подсказанные другими сотрудниками.

«Я начинал с разглядывания фотографии. Этому меня научил следователь, сидевший за стеной, Буев.

Важно, говорил Буев, сразу же вызвать в себе ненависть к подследственному. И он накачивал себя ненавистью. Потому что следствие — поединок, кто кого. И надо еще до чтения дела, говорил Буев, возненавидеть этого гада. Тогда успех обеспечен.

Тюремная фотография обвиняемого, сколько я не разглядывал его, не возбудила во мне никаких чувств. Заурядное лицо, небритое, по-тюремному худое, остриженная голова, шинель.

Затем начал читать предъявленное обвинение.

Трофимов И. В., 1922 г. р., русский, образование, б/п, в 1941 году, участвуя в качестве рядового в боях под Ельней, сдался в плен фашистам, временно захватившим советскую территорию, затем в лагере был завербован гитлеровской контрразведкой и направлен в партизанский край для ведения разлагающей подрывной работы, что, маскируясь, и делал… Принимал участие в разгроме… Встречался с полицаем. Кроме того, для облегчения провокационной работы вступил в брак с гражданкой…

— Гад, гад, — подумал я.

То, что не дала мне фотография, дало обвинительное заключение. Я с уверенностью приступил к чтению дела».

«Дело нешуточное. И не зря на контроле Москвы. В деле были названы фамилии людей, с которыми он встречался. Справки партизанского штаба движения. О провокациях. Но главной уликой были письма обвиняемого. Какой балбес пишет жене?.. Ненависть во мне клокотала. Как раз незадолго до этого убили у меня брата. А этот гад ползучий. Сдался. Служил и т. д.» Вывод:

«Дело меня захватило. Матерый шпион».

* * *

Дальше следовало описание выходного воскресного дня, загородной поездки с сотрудниками, развлечения, успех у Фаины.

А на следующий день — первая встреча с арестованным.

«Но каково же было мое удивление, когда назавтра я увидел чахлого, невзрачного парнишку. Признаюсь, у меня как-то не укладывались в сознании дела, которые сделал этот человек, и его облик».