В случае счастья

Жан-Жак вслушивался в гудки в трубке; собеседник нажал на отбой. Вот ведь поганец. Как он мог сыграть с ним такую шутку? Бросить его в неизвестности. Потом ему вспомнились слова Ибана. Нет, он точно не поганец. Наверняка у него есть причины. Жан-Жак маялся всю ночь. В глубине души он прекрасно понимал: по-своему Ибан сказал ему, что у Клер другой мужчина. Что их история пришла к концу. Он представлял себе, как завтра в прокуренном кабинете Дуброва будет рассматривать снимки жены, целующейся с другим. В его воображении Клер целовалась с кем-то усатым. Фото небось пакостное и подробное. Как ни странно, это его успокоило. Клер была с другим. Все кончено. Такова жизнь. Дважды два четыре. Сидя на кровати, Жан-Жак из-под бремени простых мыслей вглядывался в свое будущее. В будущее без Клер. Несчастным он себя не чувствовал. Конечно, это только первая стадия, просто что-то выяснилось, и стало легче. Это, должно быть, хороший человек. Ему уже представлялось, как Дубров проникновенным голосом рассказывает, что удалось о нем узнать. Скорее всего, это артист. Его театр на дотации, поэтому он живет без забот. Во всяком случае, его работа никак не связана с деньгами. Ведь уходят только ради перемен. Зовут его, наверно, Люк; короткое имя, простецкое, без всякого обаяния. Или он писатель. Нет, не писатель. Писателей больше нет. Артист по имени Люк, усатый. И ведь эта скотина будет растить его дочь. Может статься, у него уже есть ребенок. Да, наверняка. Теперь так модно. Газеты любят повторные браки, с детьми. Луиза будет играть с Марком. Его наверняка зовут Марк, этого люкина сына. Луиза будет кувыркаться в траве с Марком, а Люк будет кувыркаться в постели с Клер. Какая прелесть эти повторные кувырки и кувыркание повторов.

Жан-Жак лег; от выпивки и кувырков голова шла кругом. Постепенно веки его смежились, постепенно ночь укутала его. Проснувшись на рассвете, он ринулся в душ. Оставил записку Каролине, объяснил, что убегает на утреннее совещание. Да, он был порядочный человек, он оставлял записки. Да, он всегда говорил, куда уходит. Правда, проку в этом было немного, никто его особо не искал. Ему и в голову не могло прийти, что совсем недавно жена наняла детектива, чтобы следить за ним; детектив, конечно, был так себе, но мысль, что его жизнь удостоилась слежки, согрела бы ему душу. Теперь он входил в агентство. Его попросили подождать, ожидание длилось дольше, чем в первый раз. Оно и понятно, Дубров был просто в панике и рвал на своей лысине волосы. За что ему такое несчастье? Он не делал ничего дурного, никогда. Он не заслужил. И никто не заслужил. Путаться в завихрениях износившейся семьи – такого врагу не пожелаешь. Пока Жан-Жак сидел под дверью, он срочно придумывал, что ему сказать: от его слов зависит семейная жизнь, его слова могут стать гильотиной. Ну и положение! Жестокое испытание для человека, который никогда не принимал никаких решений, никогда не был женат, всегда и во всем шел на поводу, жил какой-то нелепой видимостью и умрет в обносках собственной трусости.

Жан-Жак не мог больше ждать и, чуть не опрокинув секретаршу (она, впрочем, была бы не прочь), ворвался в кабинет Дуброва:

– У вас же никого нет!

– …

– Его зовут Люк, да?

– …

– Его зовут Люк и у него усы, да?

– …

– А его сына зовут Марк! Мне все известно…

Жан-Жак рухнул на удачно подвернувшийся диванчик. Из глаз безудержным потоком хлынули слезы. Он держал их в себе всю ночь, как болтун держит в себе секрет. Дубров подошел к нему и опустился на колени. Странный поступок, но внезапно в нем, как бы сказать, в нем, том, кто умрет в обносках собственной трусости, – так вот, при виде человеческого горя в нем вдруг открылась нежданная человечность. Никогда не говори “никогда". Чужие слезы могут вдруг проявить нашу подлинную натуру. В любой другой день он бы просто подтвердил несуразные речи клиента. И даже разукрасил бы этого Люка всякими грязными подробностями; наверняка превратил бы его в стриптизера-наркомана. Но в то утро реальность оказалась совсем иной.

– Налить вам сливовицы? – предложил Дубров, не подозревая, что эта фраза напоминает несчастному его прошлое благополучного человека. В конце концов он налил ему кофе. – Знаете… Вы ошибаетесь… Это совсем не то, что вы думаете…

– …

– Не знаю, о чем вы говорите. Во всяком случае, я не знаю никакого Люка… И Марка, впрочем, тоже… Вы ведь эти имена называли? Может быть, вы прибегали к помощи не только нашего агентства, но что касается нас, то, уверяю вас, мы не находили ни Люка, ни Марка…

– …

– Вы уже не такой бледный, приятно видеть…

– …

– В общем, если говорить начистоту… э-э…

И тут Дубров снова оказался в тупике. На первом этапе надо было бедолагу просто утешить, но что ему сказать теперь? Взгляд Жан-Жака ожил, он ждал, он торопил. Надо было говорить, надо было что-то сказать. И тут в его голову на всех парах влетел ответ:

– Она учит русский язык… да, ваша жена учит русский.

XI