В сладостном бреду

Ей нельзя потерять эту ночь. Тьма не так опасна, как палящий день.

Внезапно ее охватила паника. Милосердный Боже, горло совсем пересохло, шершавый язык царапал небо, она не могла глотнуть.

Она вот-вот задохнется.

Tea старалась умерить бешеный ритм сердца. Страх — такой же безжалостный враг, как и сжигающая пустыня. Она не позволит панике взять над ней верх и заставить ее выпить последние несколько глотков из фляги.

Завтра она дойдет до оазиса.

Или, быть может, до Дамаска.

Она уже так давно в пути, что, вполне возможно, скоро доберется до города.

Не для того спасалась она от этих дикарей, чтобы умереть от жажды в пустыне.

Tea постаралась успокоиться. Ну вот, она уже может подняться. До полного истощения еще далеко. Tea немного постояла и зашагала по утрамбованному ветрами песку.

Думай о прохладных, шелковистых, сверкающих нитях золотой парчи. Думай о прекрасном. Пустыня — еще не весь мир.

Нет, весь мир — это пустыня. В ее глазах и памяти только иссушающие душу пески днем и они же — зловещие, подвижные, колеблющиеся тенями ночью. Но сегодня тени еще более живые, почти осязаемые и двигаются с какой-то определенной целью…

Они подползают к ней, тяжело скачут…

Это не тени… Всадники… Дюжина всадников. Доспехи мерцают в лунном свете.

Снова дикари!

Надо спрятаться…

Но куда? Кругом безмолвные пески, вокруг ни кустика.

Бежать…

Но сил не осталось. Неправда, она не сдастся, надо только собраться…

И она побежала. Фляга с водой и корзина за спиной тянули ее назад.

Она не могла их бросить. Вода означала жизнь, а корзина — свободу.

Топот копыт все ближе. Крик…

Резкая боль в боку. Неважно. Нельзя останавливаться.

Ее дыхание перешло в резкие, болезненные всхлипы.

Вот уже лошади обгоняют ее, окружают…

— Стой!

Сарацины. Такие же дикари, как и те…

Она в отчаянии рванулась вперед, пытаясь проскользнуть сквозь кольцо лошадей, и — ударилась о железную стену.

Нет, это кольчуга, защищающая широкую грудь. Огромные руки в латных рукавицах схватили ее за плечи.

Она боролась отчаянно, колотя кулаками по металлу.

Глупая, надо бить по телу, не по железу. И она изо всех сил ударила по щеке. Он вздрогнул и, пробормотав ругательство, еще крепче сжал ее плечи.

Tea закричала от пронзившей ее боли.

— Успокойся. — Его светлые глаза холодно сверкнули сквозь прорезь шлема. — Я не причиню тебе вреда, если ты перестанешь вырываться.

Ложь.

У нее перед глазами заплясали картины насилия и убийств…

Она вновь ударила его по щеке. И еще раз.

От его железной хватки плечи у нее онемели.

Тело изогнулось от боли. Она медленно занесла кулак…

— Спаси Христос! — Он отпустил ее плечо и, размахнувшись, влепил ей увесистую пощечину.

Tea провалилась во тьму.

— Прекрасно, Вэр. Ты одним ударом победил беспомощную женщину. — Кадар легким движением направил лошадь к лежащей на земле фигурке. — Возможно, вскоре ты будешь сражаться с детьми.

— Помолчи и дай мне свою флягу с водой, — прорычал Вэр. — Она не подчинилась мне. Оставалось либо ударить ее, либо сломать ей плечи.

— Это, безусловно, тяжкий грех, можешь быть уверен. — Кадар спешился и подал Вэру кожаную флягу. — Ты не проявил терпения и не подставил другую щеку?

— Нет. — Вэр откинул ткань, покрывающую голову женщины. — Оставляю вежливость и галантность тебе. Я верю в целесообразность.

— Смотри, она очень молода. Не больше пятнадцати. И эти светлые волосы… — Кадар задумался. — Из франков?

— Возможно. Или гречанка. — Он приподнял голову женщины и влил несколько капель воды ей в рот, подождал, пока она их проглотит, затем наклонил флягу снова. — Кто бы она ни была, она умирает от жажды.

— Думаешь, она из того каравана, что шел из Константинополя и был захвачен Хассаном ибн Нарифом на прошлой неделе?

— Вполне возможно. Никто еще не видел, чтобы женщины одни путешествовали по пустыне. — Вэр оглянулся. — Поднеси факел ближе, Абдул.

Воин моментально исполнил приказ, и Кадар с интересом взглянул на женщину.

— А она хорошенькая.

— И что ты тут смог разглядеть? Она обгорела и высохла, как перезрелый финик. — Вэр поморщился. — И она воняет.

— Я могу распознать красоту, когда вижу ее, в любом виде.

Вэр вгляделся в лицо женщины: широко посаженные глаза, изящный нос, красивый рот. Хотя линии подбородка и шеи слишком резко очерчены.

— Если ее отмыть, она будет очень милой, — сказал Кадар. — У меня верный глаз. Да и инстинкт никогда не подводил.

— У тебя инстинкт на каждый случай, — сухо заметил Вэр. — Это тебе заменяет способность думать.

— Грубо. — И, продолжая смотреть на лежащую перед ним женщину, он рассеянно добавил: — Но я прощаю тебя, потому что знаю, ты меня любишь.

Вэр влил еще несколько капель воды в рот женщины.

— Тогда ты знаешь больше, чем я.

— О да, — просиял Кадар. — Как любезно с твоей стороны признать это.

— Я не так сильно шлепнул ее, — нахмурился Вэр. — Она должна бы уже очнуться.

— Ты недооцениваешь свои силы. У тебя кулак, что молот.

— Я прекрасно знаю свои возможности. Я нанес очень легкий удар. — И все же она лежала слишком неподвижно. Он наклонился над ней и уловил слабое дыхание. — Она, должно быть, в обмороке.

— Тебя это беспокоит?