В шаге от пропасти

И примолкла, почувствовала пальцами, что за подкладкой перстень. Но миг лишь длилась ее растерянность. Прошлась по комнате, вернулась к зеркалу, крутнулась еще раз, любуясь своей фигурой, гибкость которой халат как бы высветил, проявил, и молвила с прежним восторгом:

«— Прелесть, что и говорить».

Через малое время сняла халат и, повесив его в плательный шкаф, позвала гостью в столовую выпить по чашечке кофе.

Анна не торопила время, разговор у них шел обычный, какие ведут не занятые службой женщины, чтобы скоротать часок-другой, но, как только Лариса Карловна ушла готовить ужин, Анна тут же поспешила к шкафу.

Да, в полах были не пули, и она решила в тот же вечер рассказать о своем открытии Михаилу, но тот зашел лишь на минутку домой: на границе готовились встречать банду, и ему предстояло поспешить туда. Анна не посмела расстраивать его перед возможным боем. Лишь сказала свое обычное:

«— Храни тебя бог!»

И когда вернулся Михаил, пожалела его покойный отдых. Потом и вовсе убедила себя, что поступает верно, сохраняя в тайне свое открытие. Знала, что не суеверен Михаил, но не могла представить, что пули-амулеты вовсе его не затронули. По-доброму вспоминает, предполагала, о них перед каждым боем, безопасней себя чувствует. И себе не хотела признаться, что кривит душой, что главная причина ее скрытничанья в предчувствии чего-то недоброго, в стремлении предельно отдалить это недоброе, а возможно, и вовсе избежать его.

Как казнилась она сейчас, как гневалась на свое малодушие!

«Скажу все, как было. Всю правду. Миша же ничего не крал!»

Когда следователь позвал ее в гостиную, она была готова спокойно отвечать на все вопросы, но, как только глянула на подавленного столь неожиданным и нелепым обвинением Михаила, сердце ее сжалось, она с еще большей остротой почувствовала во всем этом свою вину.

— Извини, Миша, меня. Я знала, что в халате не пули. Только все не решалась…

— Анна! Что же ты натворила?!

Столько неподдельной горести было в том упреке, и так упрек подействовал на Анну, что она покачнулась и, не поддержи ее следователь, рухнула бы на ковер.

— Скорее нашатырный спирт и воду, — отстраняя кинувшегося к своей жене Богусловского, потребовал следователь и заботливо усадил Анну Павлантьевну в кресло. — Поспешите же!

Следователь все делал сам, и виски потер ваткой, смоченной нашатырным спиртом, и из флакончика дал понюхать — Анна пришла в себя, их взгляды встретились. В одном — отчаянность, в другом — искренняя встревоженность.

— Повремените с вопросами, — попросила Анна. — Соберусь с силами, тогда уж…

— Вы зря казните себя, — с мягкой заботливостью прервал ее следователь. — Тем, что вы не уведомили мужа о своем открытии, вы, как ни парадоксально, помогли ему. Да, да… Ему, чтобы оправдаться, логичней самому заявить о взятке. Тем более что деяние, за что дана взятка, не совершено. И если я не свидетель великолепной игры. Впрочем, неподдельная искренность — не удел комедиантов…

Подошел к столу, поставил флакончик с нашатырным спиртом, но так и не отнял от него руку, словно забыл, где он и что происходит вокруг.

Прошло несколько непомерно тягостных минут, прежде чем следователь заговорил. Нет, он ни к кому не обращался, он стал высказывать свои мысли вслух и для самого себя, внеся еще большее смятение в сознание Анны и удивив Богусловского, но более всего Оккера.

— Нет, интуиция — миф. Тем более интуиция иного лица. Подследственный не виновен — вот первая версия следователя. Первооснова его работы. Придется все начинать с самого начала. — Оторвал взгляд от флакончика и перевел его на Оккера: — Вы просили довести до подследственного суть обвинения. Я сделаю это сам. Рискую весьма, ибо мы, по существу, совершенно незнакомые люди, и я вверяю себя вашей порядочности. Так вот… Получен донос, что краском Богусловский, имея сговор с белоэмиграцией, готовил пленение или уничтожение ученых. Их путь специально оповещался с помощью митингов во всех населенных пунктах. Экспедиция была оставлена без должной охраны, оказалась в ловушке, специально облюбованной загодя, и, чтобы лишить всякой возможности прорваться из этой ловушки, лошадей ухищренно отравливали. Помешал злодеянию бывший урядник Васин да джигит Сакен. Последний, вопреки приказу скакать по ущелью на лошади, что привело бы его к непременной гибели, избрал путь тайный и безопасный…

— Какая нелепица! — воскликнул Богусловский, не дослушав следователя до конца. — Какая дикая ложь! Кому она нужна?! Кому? Не я ли настаивал на изменении маршрута? Да я вообще считал экспедицию затеей весьма несвоевременной…

— Это тоже вменяется вам в вину, как демагогический прием для своего будущего алиби. Впрочем, — остановил сам себя следователь, — у нас еще будет время обо всем переговорить. А сейчас я откланиваюсь. Продолжайте, Михаил Семеонович, исполнять свои обязанности, — с подчеркнутой решимостью закончил следователь. — Пока я не вижу мотивов для отстранения и тем более для ареста…