В сетях интриги

– Простите, граф! – приветливо, ласково даже заговорил Павел. – Вы не волнуйтесь… Сейчас я объясню… Вы вот спросили, что я думаю делать? А я в таком состоянии, что и мыслей собрать не могу… Но помимо того, в столь важных делах я бы и ответить вам ничего не мог без… без совета с одним самым близким мне человеком… с моей… женой… И еще с одною особой… Я их просил быть наготове и прийти сюда при вас, предвидя, что разговор будет о важных вещах… И вот они дают знак. Вы позволите, граф?..

– О, ваше высочество… Это такая честь для меня!.. Подобное доверие… Я старый солдат! Но я француз и сумею ценить…

Дамы между тем уже вошли по знаку Павла. Они были в утренних легких костюмах, и обе кутались в шали, как от свежести в покоях, так и для большего соблюдения приличий. Полный туалет, сделанный так рано, мог бы вызвать подозрение в горничных… А прислуга – лучший род почты между дворами, как знала великая княгиня, и потому явилась почти совсем неглиже.

Нелидова, вторая «особа», о которой говорил Павел, казалась совсем маленькой, невзрачной в таком же утреннем пеньюаре. Белый цвет особенно подчеркивал смуглость ее лица и шеи, еще не покрытых слоем притираний, как то принято делать для всех появлений при дворе.

Галантные поклоны, поцелуй руки – и все заняли места у горящего камина, куда невольно жался Павел, положительно дрожащий от нервного озноба, как в лихорадочном припадке.

В коротких словах изложил Эстергази все, что слышал уже Павел, и так же нагло повторил свой бестактный вопрос:

– Что намерен его высочество предпринять теперь? Может быть, по старой памяти я бы оказался пригодным чем-нибудь при этом? – для более спокойных и рассудительных дам пояснил свое любопытство лукавый «старый солдат».

Обе дамы быстро, незаметно переглянулись, поняли друг друга, и Мария Федоровна заговорила так любезно, дружески, как с самым близким, родным человеком:

– Как благодарны мы вам, граф, за это истинно рыцарское участие и дружескую помощь. Мы же понимаем, что вы рискуете многим, если императрица как-нибудь узнает!.. Кругом столько ушей и глаз… Особенно для охраны моего бедного мужа… и меня заодно… Мы так ценим. И вечно будем помнить. Нет меры, чтобы оценить такую преданность… Но это еще не все, чего мы ждем от вас. Удивлены? А между тем данное вами доказательство столь бескорыстной дружбы невольно влечет за собой еще некоторые последствия. Мы именно сейчас от вас, граф, ждем спасительного, дружеского совета: что нам делать? Как поступить? Положение ужасное. Сына хотят поставить врагом против родного отца… Хотят… скажем самое лучшее: вынудить от отца отречение в пользу родного сына, еще юноши, такого незрелого… Он разве сумеет выбрать себе советников, хотя бы и не таких идеальных, как вы, граф, благородный рыцарь и паладин… Но просто честных людей! Конечно, судьба великой империи будет брошена на произвол шайки льстецов и проходимцев, какие успеют овладеть юношей… И уж ради этого мой муж и я не должны сдаваться спокойно, без борьбы. Но эта борьба должна быть так же чиста и благородна, как святы и благородны были побуждения, вынудившие вас пойти к опальному принцу, указать ему на грозящую опасность. Кончайте подвиг: укажите средства и приемы этой борьбы. Посоветуйте: кого еще можно просить нам о содействии и помощи? Если даже единственный голос, поданный как бы в пользу мужа, по-вашему, продажен? Кого же просить? Куда нам кинуться? В ком искать свою партию, без которой ничего невозможно сделать ни в жизни, ни тем более при дворе? Или молча склонить голову и покориться судьбе? Научите, граф!

Мария еще далеко не кончила, как смышленый граф понял, куда она клонит дело, убедился, что его игра или разгадана, или вызвала серьезное подозрение в женщинах и выиграть здесь больше ничего нельзя. Приходится быть довольным и тем, что ядовитое жало глубоко засело в груди мятущегося Павла, и ждать дальнейших событий.

Так и решил Эстергази. Кончила Мария, он состроил глубокомысленное лицо, помолчал и потом торжественно заговорил:

– Я, может быть, удивлю вас моими словами, ваше высочество. Но душа моя здесь раскрыта, как в исповедальне храма, куда именно я и пойду немедленно от вас… Да, да, во храм! Перед таким вопросом, который задали вы мне, мадам, перед решением его надо обратиться к Богу, как я всегда делал перед решительными сражениями на полях битв. Вы, конечно, поймете меня, выше высочество…

– Как, Эстергази? Вы такой верующий? – вдруг, словно обрадовавшись чему-то, заговорил Павел, подходя вплотную к нему. – Вот не ожидал! Как это приятно! Идите, молитесь. Правда ваша: предстоит решительный бой… И я тоже буду молить небо… А скажите, – сразу понижая голос, спросил он уже готового откланяться гостя, – в ту, другую… в темную силу вы верите? Бывало с вами что-нибудь в жизни?..

– Нет, признаюсь, не случалось ничего такого, сир…