В разреженном воздухе

Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог претендовать на получение удовольствия от жизни на больших высотах — удовольствия в обычном смысле этого слова. Можно получить некое мрачное удовольствие от трудного подъема, каким бы медленным он ни был; но основную часть времени приходится проводить в крайне убогой обстановке высотного лагеря, где вы лишены даже этой радости. Курить невозможно; прием пищи приводит к рвоте; необходимость снижения веса грузов до скудного минимума исключает ввоз всякой литературы, не считая этикеток на жестянках с едой: всюду валяются банки от сардин, сгущенного молока и патоки; за исключением тех кратчайших мгновений, когда вы, против обыкновения, получаете эстетическое наслаждение, вам не на чем остановить взгляд, кроме как на унылой куче хлама в палатке да на мерзкой небритой физиономии вашего соседа — к счастью, шум ветра обычно заглушает его хриплое дыхание; наихудшим из всего этого является ощущение полной беспомощности и неспособности справиться с какой-либо нештатной ситуацией, которая может возникнуть в любой момент. Я пробовал утешать себя мыслью о том, что год назад я бы трепетал от одной идеи принять участие в нашем нынешнем приключении — тогда это казалось несбыточной мечтой; но высота производит такой же эффект на мозг, как и на тело: рассудок замутняется, теряет восприимчивость, и остается одно желание — покончить с этим мерзким делом и спуститься в более теплые края.

Эрик Шиптон, 1938 г. «На той горе»

Перед самым рассветом во вторник 16 апреля, после двухдневного отдыха в базовом лагере, мы двинулись вверх по ледопаду, чтобы начать нашу вторую акклиматизационную вылазку. Напряженно прокладывая себе путь в этом грозно застывшем хаосе, я обратил внимание, что мое дыхание уже не было таким тяжелым, как во время нашего первого путешествия вверх по леднику; мой организм начал адаптироваться к высоте. Однако страх быть раздавленным падающим сераком оставался по меньшей мере таким же, как раньше.

Я надеялся, что гигантская, нависающая под углом башня на высоте 5790 метров, окрещенная каким-то шутником из команды Фишера «Мышеловкой», к этому времени свалилась, но она по-прежнему таила в себе угрозу. Снова я надрывал свою сердечно-сосудистую систему, торопливо поднимаясь на эту махину, и снова повалился на колени, когда добрался до верхушки серака, хватая ртом воздух и дрожа от избытка адреналина разлившегося по моим жилам.

Если во время нашей первой акклиматизационной вылазки мы пробыли в первом лагере меньше часа и сразу вернулись в базовый лагерь, то на этот раз Роб запланировал две ночевки в первом лагере — во вторник и среду — и три во втором, после чего нам предстояло начать движение вниз.

В 9:00 утра, когда я добрался до месторасположения первого лагеря, Энг Дордж[33], наш сирдар[34] среди шерпов-альпинистов, расчищал площадку под палатки на жестком снежном склоне.

В свои двадцать девять лет он был стройным мужчиной с изящными чертами лица, робким, угрюмым характером и с поражающей физической силой. В ожидании прибытия товарищей по команде я подобрал свободную лопату и начал копать, помогая ему. Через минуту я выбился из сил и сел передохнуть, вызвав тем самым смех шерпа. «Тебе нехорошо, Джон? — насмехался он. — Это только первый лагерь, шесть тысяч метров. Воздух здесь еще очень плотный».